Сергей Абрамов - Тихий ангел пролетел
— Не видать, — честно ответил Ильин и положил трубку.
Снял — положил, поднял — бросил… Глагольные пары. Еще можно: взял — уронил.
Телефон — опять. Вот и третья глагольная пара пригодилась.
Взял трубку:
— Слушаю?
А оттуда — женским томным контральто:
— Мне бы Иосифа Виссарионовича, молодой человек…
— Не могу! — ликуя, сообщил Ильин.
— Почему? — сильно удивилось контральто.
— Потому, что исчез он из виду аж в апреле одна тысяча девятьсот сорок второго года. Так что звиняйте, тетя… — И, по-прежнему ликуя, уронил трубку.
— Чего это ты развеселился? — осуждающим тоном спросил Ангел.
— Звонок дурацкий. Иосифа Виссарионовича баба просила… Надо же — такое совпадение!..
— Дурак, ты и есть дурак. — Ангел выражений не выбирал. — Ты всю цепочку протряси. Не много ли совпадений? Владимир Ильич, Лейба Борухович, Иосиф Виссарионович… Вгаги России, блин!.. А кого следующего спросят, думал? Климента Ефремыча? Вячеслава Михалыча? Лаврентия Палыча?.. И никаких, значит, подозрений, кореш, так?..
А в самом деле, ужаснулся Ильин, что же это я ни фига не просек? Что же это, как кретин какой, гыкаю смешному совпадению, а вглубь, в суть самую заглянуть не дотумкал? Меня ж на раз покупают!..
— То-то, — сказал Ангел, хамло, подслушав мысли, — сообразил убогий. Что Тит сказал? Тебя гебе ищет. Это факт. Зачем — неизвестно. А все эти провокационные звоночки покойным вождям, о которых здесь никто не помнит, — тут уж совсем все запуталось. Выходит, никто не помнит, а ты помнишь? Выходит, ты все-таки шпион? Тогда откуда? Из далекой страны победившего коммунизма? Чего ж они, мудозвоны, добиваются? Вывести тебя из равновесия? Чтоб, значит, ты запаниковал и в жуткой панике нечаянно выдал бы все явки, шифры и пароли?.. Ну, я торчу от них!.. Во-первых, по-идиотски добиваются, а во-вторых, хрен добьются: ты ж никаких паролей в жизни не знал. А они в жизни не знали, кто ты. И не знают, хотя тщатся. Так? — И, не дожидаясь подтверждения, сам себе подтвердил: — Так. Они тебя отпустили чуть-чуть — гуляй, бобик, но пасут, через Тита вон пасут, через еще кого-нибудь, стукачей кругом — тьма, а тут явно чего-то стряслось, раз они в открытую проклюнулись…
— Что стряслось? — Ильин растерялся.
Ангел соображал лучше него, рассуждал точнее, думал быстрее, Ильин терялся под натиском стремительного Ангела, но ему простительно это было: больной все-таки, официально чокнутый.
— Думай, думай, — наказал Ангел.
— У меня голова заболела.
Голова и вправду начала привычно заводиться — как под током.
— Прими таблетку и думай. Что могло случиться? Что они нарыли? Где нарыли? Ну, ну… Может, в деревне? Может, ты забыл что-то?..
— Не нукай, — обозлился Ильин. Достал из кармана пластмассовый флакон, выкатил на ладонь янтарную капсулу, слизнул ее. — Ничего я не забыл. А что забыл, то забыл — не вспомнишь.
— А они вон вспомнили за тебя, зуб даю…
И опять телефон загремел, опять внутренний. Ну, прямо — Смольный!..
— Котельная, — представился Ильин.
— Котельная? — переспросили женским голосом, Ильин узнал диспетчершу. — Ильин?.. Здравствуй, Ильин, сто лет тебя не слышала, соскучилась — страсть, Ильин ты мой никудышный. А слетай-ка, Ильин, в сто пятнадцатую, слетай мигом, у них там батареи чего-то не тянут, замерзают жильцы, льдом уже покрылись, понял, Ильин?
— Ну, понял, понял, не части, я тебя тоже люблю, — сказал Ильин, знал он эту диспетчершу, вздорную, в общем, бабу, но к нему, к Ильину, хорошо относящуюся. — Уже иду, солнце мое.
— Только не споткнись, Ильин, мне тебя не хватать будет, — повесила трубочку, последнее слово за собой оставила.
— Во балаболка, — с уважением сказал Ангел. — Мы надолго?
— Посмотрим. Если надолго, бригаду вызову. Не бросать же дежурство…
— Это точно. Да и звонки еще не все кончились…
И как в воду глядел! Зазвонил городской.
— Алё, — осторожно сказал Ильин.
— Слышь, друг, — шепотом из трубки отозвались, не поймешь: не то мужик, не то баба, — на Манежной «летучая тарелка» приземлилась, неопознанная, космонавты из нее выпали, все ободранные, обожженные, по-нашему не волокут, а один — вылитый ты. Не брат, случайно?
— Пошел к такой-то матери! — заорал Ильин, не скрыв, впрочем, к какой матери идти, просто не стоит доверять сей термин бумаге. — То-то я тебя, и то-то, и туда-то! — и здесь терминология общеизвестна, незачем ее лишний раз фиксировать.
Вышел из котельной, кодом дверь запер — от врагов внутренних и внешних, поспешил по коридору к служебному лифту. В лифте, в просторном зеркальном шкафу, ткнул пальчиком в клавишу компьютера, вмонтированного в стену: где она, сто пятнадцатая? Вопрос ушел на центральную эвээм и вернулся ответом, высветившимся на дисплее: на пятом она, сто пятнадцатая, на недальнем пятом этаже. Пятую кнопку и надавил, на пятый этаж и примчал его немедля зеркальный скоростной шкаф.
Ангел помалкивал. Наглого Ангела всегда, замечал Ильин, придавливало еще более наглое великолепие рентхауса.
Сто пятнадцатая располагалась в торце коридора, что, знал Ильин в теории, говорило о ее нечеловеческих размерах и нечеловеческой стоимости. И не хотел, воспитанный гордой советской системой, а что-то рабское само собой внутри проклюнулось, что-то униженное и, естественно, оскорбленное, потому и в звоночек архилегонько дренькнул, архивежливенько, архиробко.
Ангел помалкивал.
А дреньк между тем сразу услыхали и дверь отворили сразу, будто стояли за ней и ждали: когда ж он наконец явится, ненаглядный водопроводчик. Ожидание водопроводчика — оно одинаково волнительно в любой социальной системе.
— Вызывали? — спросил Ильин.
Невысокий, чуть повыше Ильина, но крепкий еще на вид пожилой господин в твиде с минуту рассматривал ожидаемого водопроводчика, потом, словно признав за такового, приветливо улыбнулся и распахнул дверь.
— Точнее, приглашал, — разъяснил господин в твиде. — Куда уж точнее! И не спорьте со мной, любезный Иван Петрович, не спорьте, а заходите и чувствуйте себя как дома.
— Фигец котёнку, — прорезался Ангел. Он был прав, как всегда.
ВЕРСИЯ
Гитлер умер своей смертью в пятьдесят втором, умер от первого инфаркта, старым уже маразматиком умер, с ним не очень-то и считались в последние годы, его круто подпирали средних лет прагматики, которым начхать было на истерию национал-социализма, которые не видели в фюрере бога, а, напротив, старого маразматика и видели, а за ними стояли серьезные господа — как когда-то за Гитлером, только другие! — из «Фарбен-Индустри», из атомной нарождающейся промышленности, из электроники — немецкая электроника славно пошла на мировом торжище, им всем сильно мешал реликтовый Ади, им хотелось торговать со Штатами, и с Англией, и с японцами, а тут еще евреи, придумавшие Израиль, выросли в могучую силу, с которой нельзя было не считаться, они орали про концлагеря, они требовали крови взамен пролитой, они апеллировали к тем же Штатам, а Штаты и ведомая ими ООН давили на Германию и прибранную ею под мышку Россию, давили морально, давили экономически, а тут еще, как на грех, арабы напоролись на нефть, на Ближнем Востоке, и та куда как мощно пошла на рынок, и это стало еще одной экономической дулей для Великого Рейха, тем более что собственной — или российской, без разницы! — бакинской нефти еле-еле хватало на внутренние нужды…
