Пьер Буль - Чудо
— Я повторяю, сын мой, — властным голосом снова заговорил архиепископ. — Чудо — это явление поистине исключительное. В этом вопросе мы, служители церкви, обязаны проявлять беспощадный критический подход, быть может более, чем другие. Не забывайте, что враги религии, л ваши и мои, всегда подстерегают нас в наших возможных, заблуждениях, чтобы использовать их против нас. Их приемы многочисленны Прежде всего следует иметь в виду обман…
— Это было моей первой мыслью, — признался священник, — но она показалась мне невероятной в данном случае.
— Тогда отклоним ее. — Остаются другие. Крупный ученый, сказали вы, осудил несчастного на вечную слепоту? Вы сами знаете, что наука не непогрешима, Вполне возможно, даже вероятно, — и это самое разумное мнение, какое я мог бы высказать, — что он ошибся в диагнозе, приняв временное заболевание за неизлечимый недуг. Разве анналы науки не являют нам многочисленные примеры подобных заблуждений? В этом случае не было бы необходимости призывать чрезвычайное вмешательство нашего всемогущего господа, вмешательство, которое мне кажется просто невероятным… Не нужно думать, сын мой, — добавил он снисходительно, — что обилия добродетелей и талантов, как у вас, достаточно для того, чтобы вызвать этот столь редкий божеский знак, то чудо, которое является одним из дивных проявлений божества и одной из наиболее прочных статей нашего учения.
— Не думаете ли вы, ваше высокопреосвященство, что было бы грехом гордыни поверить в чудо в данном случае?
Он спросил об атом с какой-то странной интонацией, так, словно утвердительный ответ облегчил бы его душу. Архиепископ, казалось, был недоволен и снова задумался.
— Я не могу еще высказать окончательного мнения, сын мой, и, говоря со всей откровенностью, я опасаюсь это делать. Но вы должны успокоиться. Я чувствую, что вы искренни, а кажущаяся видимость вводила в заблуждение более мудрых людей, чем вы. Даже сами святые иногда бывали в плену галлюцинаций!.. Я полагаю, что нам нужно подождать других свидетельств, кроме вашего и этих двух простых душ, прежде чем предположить — и с какой осторожностью! — возможность прямого вмешательства. Подумайте только, сын мой! От прикосновения ваших рук, в вашей церкви!
— Да, — как эхо, повторил священник. — От прикосновения моих рук, в моей церкви, в наши дни. Именно об этом я и думаю со вчерашнего дня.
— А этот несчастный? Вы мне сказали, что он был не в полном разуме. Не был ли он сам жертвой какой-нибудь галлюцинации? Какого-нибудь приступа безумия?
— Он видит, — сказал аббат Монтуар, — и к нему вернулся рассудок. Сегодня утром я получил от него большое письмо, в котором он говорит о своем счастье и заверяет в своей вечной признательности.
— Как бы там ни было, я вам советую еще раз спокойно и хладнокровно подумать, — заговорил архиепископ после некоторого молчания. — И конечно подождите заключения доктора Фэвра. Когда он снова осмотрит этого молодого человека, вполне возможно, он сам признает, что ошибся в диагнозе. Идите с миром. Я буду молить господа снова даровать вам покой.
Возвратившись от архиепископа, аббат Монтуар подверг строгому анализу свои мысли. Событие уже несколько отошло назад, и он стал сомневаться в своих собственных чувствах. Рассудительные слова архиепископа его немного успокоили. Ему удалось убедить себя, что он был введен в заблуждение кажущейся видимостью чуда, и словно почувствовал от этого облегчение. Он решил, не откладывая, пойти к доктору Фэвру.
«В конце концов, — думал он, ожидая у двери своего друга, — в основе всего этого лежат физические и материальные причины. Необходимо их тщательно изучить, прежде чем прийти к окончательному заключению».
Едва завидев сутану аббата в зале ожидания, доктор Фэвр бросился к нему, заставил пройти вперед мимо других посетителей и, бормоча какие-то слова извинения, ввел в свой кабинет. Он казался крайне возбужденным. Он не дал своему другу времени объясниться.
— Я ждал тебя с нетерпением! Ты пришел я, полагаю, по поводу Жана Курталя? Его мать вчера вечером привела его ко мне. Это самый поразительный случай, какой я имел возможность видеть за всю мою практику, и я еще не пришел в себя от потрясения, которое испытал. Выслушай меня! Ты, конечно, знаешь, что наука часто ошибается. Я не являюсь одним из ее фанатичных ревнителей. У меня бывали заблуждения, и я каждый раз их признавал. Во многих случаях все, что мы, медики, можем сказать, — это «может быть» или «вероятно».
Доктор помолчал, затем снова начал с некоторой торжественностью:
— Однако в данном случае не было, поверь мне, ни малейшей возможности заблуждения. По выходе Жана Курталя из больницы, где все врачи считали его неизлечимым, я лично занялся им, так как его мать, я говорил тебе, служит в моей семье в течение многих лет и ее отчаяние тронуло меня. Он был обследован мной и некоторыми моими коллегами, самыми крупными специалистами. Никогда ни один случай не был проанализирован с такой добросовестной тщательностью, и все мы пришли к единому мнению: он не мог видать. Причина была абсолютно материальной. Я не хочу входить сейчас в долгие объяснения — я оставляю их для доклада, который собираюсь представить в академию, — он не мог видеть, говорю я тебе! Я сообщил о происшедшем двум моим коллегам, Они тоже взволнованы. Как врачи, мы можем заявить лишь следующее: этому выздоровлению не может быть дано никакого научного объяснения. Я оставляю тебе, священнику, делать выводы. Но этот случай, невозможный в моем понимании, обязывает меня признать сверхъестественное вмешательство и заявить: это чудо…
— О! Чудо! — невольно воскликнул аббат Монтуар.
Он не мог сдержать протеста. В нем еще жили слова архиепископа и возражения его собственного разума. Доктор, который, казалось, все более и более приходил в волнение, не слушал его и с жаром продолжал:
— Это чудо! Ни один здравомыслящий человек не станет отрицать этого! Ты можешь рассчитывать на меня, если тебе понадобится представить самые убедительные доказательства. После события, столь изумительного, я не могу признать ни одну причину, кролю того, кому ты служишь, и другого орудия, кроме могущества веры, которое привлекло его внимание к обездоленному существу.
— Могущества веры, — машинально повторил священник.
— У меня есть много что сказать тебе. Этот чудесный знак был для меня откровением. Я должен признаться, что поистине переродился и испытываю крайнюю необходимость пересмотреть большинство моих взглядов. До сих пор я был тем, кого принято называть человеком свободных взглядов, не атеистом, но скептиком. Никакие доводы не казались мне достаточно убедительными, и я не верил в возможность найти истину в метафизическом мире. Я испытываю необходимость произнести публичное покаяние. Я так взволнован сегодня, что не могу выразить ясно свои мысли; я должен в ближайшее время привести их в порядок. Если ты позволишь, я приду к тебе через несколько дней, и мы подробно поговорим.
