Денис Грушевский - Добро с кулаками
— Так вот, не окажешь ли ты нам услугу, любезная Азза, и не подскажешь ли тот единственный верный вариант, который мы и претворим в жизнь без всяких замедлений? — продолжал развивать глубокую мысль Оршан.
— Вот в хитрости вашей парочке нет равных в этой сфере. Да что там в этой, и в других ещё поискать нужно таких прохвостов. Хотите всю ответственность переложить с себя на другого.
Со стороны смотрелось так, как будто бабушка отчитывает внуков за мелкое хулиганство, но вид тем временем у неё был таким благодушным, что любому наблюдателю стало бы ясно, что делает она это исключительно в воспитательных целях и внуков своих любит.
— Ничего не скроется от тебя, мудрейшая заступница сирых и убогих, покалеченных и разбитых, но что делать нам? Боюсь, мы можем выбрать наказание слишком суровое, и потом долгие годы раскаяние будет мучить наши сердца, в то время как ты бы посоветовала, как раз то, что нужно. Я просто убеждён в этом, — ответил Аметис.
— А я готов поставить свой золотой пояс на то, что лучшего решения мы не услышим ни от кого на свете, — добавил Оршан.
— В умении лить лесть потоками, будто вода падает с водопада, вам также мало равных. Впрочем, лесть и хитрость часто ходят рука об руку, — говоря это, старушка поглядела на Джона, слегка приподняв очки.
— Рокфеллер, раньше думать надо было, — обратилась она к Джону, и, секунду поразмыслив, отвечала так мучителям несчастного старика:
— Да отправьте его на остров, право, ну чего тут думать. Они же так любят всей своей бандой на острове собираться, так к чему ломать устои и привычки.
Друзья переглянулись, и в самых восторженных оборотах речи поблагодарили мудрую Аззу, после чего произошло не менее галантное прощание, и старушка в долю секунды просто испарилась.
— Эх, и до чего же умна эта Азза! Ну, как нам самим не пришла такая простая, и вместе с тем замечательная идея, — недоумевал толстяк. — От себя лишь остаётся добавить самую малость: пускай он сидит на табурете, весь срок не вставая, голым задом на перцовом горчичнике. Ну вот, пожалуй, и всё от меня! — Заключил Оршан.
— Ну и я в долгу не останусь: ноги будет мочить в тазике с ледяной водой, — добавил Аметис, явно желающий, чтобы последнее слово в этом важном деле было за ним.
— Так тому и быть! Всё слышал Рокфеллер? Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!
Обжаловать приговор, да и вообще, что-либо возразить, об этом и речи не могло быть. Джон лишь глупо моргал глазами и слушал всю эту чушь. Ему даже снова пришли мысли в голову, что всё это дурной сон, но заветного пробуждения не наступало, кошмар не растворялся подобно туману, ничего не исчезало, так что приходилось и далее внимать всему происходящему и дивиться.
— Вот и всё, Джонушка, гран мерси за проявленное мужество и терпение, но как говорится хорошего понемножку. Ты и так отнял у нас уйму времени, которое, не будь ты таким злодеем, и тебя не доставили бы сюда под наше попечительство, я бы лично тратил совсем по-другому и уж поверь не здесь, совсем не здесь, — заключила голова шакала.
— Я просто уверен, что сердобольный виночерпий и пивовара Сезильдор, который всякий раз прежде, чем продать этилового спирта, разведённого водой и пивным порошком, справляется о здоровье, а в особенности интересуется, не шалит ли печень, уже откупорил свежую кегу прекрасного ледяного Майского эля. А мы тут бездарно тратим своё драгоценное время, — подтвердил Оршан.
— И напоследок…. не влепить ли ему волшебного пендаля?.. Так сказать для ума и закрепления материала, а Аметис, как думаешь?
— Да я-то только за, да боюсь, Джон будет против. А, Джон? Не желаешь ли пендаля? Волшебного? — рыкнул Аметис в сторону бледного как смерть Рокфеллера.
— Прошу вас не нужно пендаля. Я, правда, извините, не знаю, что это такое, но догадываюсь что весьма пренеприятная штука, — взмолился старик.
— Эх, Джон! Эх, Джон! — покачивая головой, рассуждал толстяк. — Ты напрасно недооцениваешь полезность и закрепляющие свойства волшебного пендаля. Заодно бы и словарный запас расширил немножко, да и внукам было бы что рассказать. Ну да ладно, нет, так нет, уговаривать не станем. Заколебал ты меня! Нудный ты какой-то. Просто наискучнейшее утомляло! Нет, чтобы отчаянно спорить, дерзить. Доказывая свою правоту, сыпать фактами, клясться богами, что всё делал только из лучших побуждений, так нет. Нытик ты и зануда, небось, на земле сидя в своём кресле не так себя вёл! — Закончил Оршан, многозначительно смотря на Рокфеллера.
— Спасибо, — боязливо нашёлся Джон поблагодарить за отмену пендаля.
— Пожалуйста! — отвечал Аметис.
— И последнее, так сказать утешительный приз! Ответственно заявляю тебе старик, что надежды у тебя никто не отнимал. Верь и терпи, и думай, тысячу раз думай, почему ты там, где ты есть. А теперь, — и тут Оршан вдруг визгливо крикнул:
— Алле оп! Пошёл вон!
Затем мгновенно подлетел, обогнув Рокфеллера сзади, и пендаля всё-таки от всей души влепил. И снова всё вокруг Джона закружилось, завертелось, перемешались все цвета и краски.
— Как здорово мы его расписали, аж самому понравилось. Ха! Ха! Ха!
— Точно так, особенно фокус со старухой удался на славу.
Занавес. Наступила полнейшая тишина.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ ДАР МИРУ
Вернёмся в далёкий сибирский город, где мы оставили растерявшегося профессора теоретической физики. К слову сказать, сердце у Владимира Ивановича защемило совсем не зря, было чему удивляться. Оглянувшись вокруг, профессор зрительным и слуховым нервами уловил для себя одну странную особенность. А именно: вся обстановка, окружавшая преподавателя, в один миг замерла, студенты сидели без движения, замерев кто как, как будто на фотоснимке. В просторном окне было видно, как в небе в одной точке висит ворона. Звуки также пропали, вместе со всяким движением.
И всё-таки профессор ощутил себя явно не одиноким в постигшем его горе. Подняв глаза кверху, он увидел и между тем снова испытал сильное волнение, что сверху аудитории к нему спускается тот самый странный молодой человек. В этом своём спуске, он как бы переливался в весеннем солнечном свете, исходившем из окон. Первой мыслью профессора было то, что он болен и всё происходящее не иначе как галлюцинация. Впрочем, он быстро отогнал такую вредную мыслишку. Все дело в том, что ощущал он себя вполне нормально, живым и здоровым, а главное, вполне нормально мыслящим. Подойдя почти вплотную к столу, за которым восседал Владимир Иванович, молодой человек вежливо кивнул головой и начал беседу с приветствия:
