Анатолий Днепров - Пурпурная мумия
Они спорили, возражали, сомневались или опровергали гипотезу Андрова.
Затем я вышел на открытую веранду и снова связался с Ленинском. Майя мне долго не отвечала.
– Разве ты не слушаешь, о чем здесь говорят? – спросил я.
– Знаешь, нет. Я почувствовала себя немного усталой. Я думаю, что прав Гутон, хотя он и покинул трибуну. Это просто случайное сходство. Даже на Земле часто бывают удивительные совпадения. А в масштабе Вселенной они неизбежны. Ну, целую тебя, милый. Я пойду прилягу…
Майя выключила аппарат, и я не успел сказать ей, что я предпочел бы, чтобы Пурпурная мумия была похожа на кого-нибудь другого…
III
Для меня самое страшное началось тогда, когда конференция окончила свою работу. Делегаты разъехались по своим городам, приняв единодушное решение о том, что экспериментальных данных для подтверждения гипотезы Андрова недостаточно. За несколько часов в мире интерес к Пурпурной мумии угас, ее копии были убраны в подвалы музея, и только одна, та, которую вначале препарировал сам Андров, была перенесена в Центральный анатомический театр.
Анатомы, патологоанатомы, физиологи, цитологи продолжали ее исследовать. Перед отъездом в Ленинск я решил поинтересоваться, к чему привела их работа. На пороге секционной меня встретил Андров. У него был усталый, измученный вид.
Я заглянул в полуоткрытую дверь и увидел несколько врачей в халатах, склонившихся над бесформенными останками Пурпурной мумии.
– Как дела? – спросил я Андрова.
– Так себе. Зеркальная симметрия структуры внутренних органов не вызывает никаких сомнений…
– В таком случае, что они с ней делают сейчас?
Андров небрежно пожал плечами.
– Они хотят по этой модели установить ее возраст и сравнить его с возрастом вашей жены.
– Как жаль, что жители Антиземли не прикрепили к передаваемой ими по радио женщине листок бумаги с ее биографическими данными, – пошутил я. – Уж как-нибудь надпись с зеркальным изображением букв мы бы разобрали.
– Я сожалею о другом. Моим противникам было бы труднее выступать, если бы нам удалось принять всю мумию профессора Филлио, а не только его голову…
Я согласился. Из раздумья меня вывел Андров:
– Ваша жена работала с Филлио?
– Да. Она была его аспиранткой. Под его руководством она изучала индонезийскую группу языков.
Андров кивнул головой и затем сказал:
– Есть еще один путь доказать, что моя гипотеза правильна… Но сейчас это зависит от них. – Он кивнул в сторону секционной.
– Возраст мумии?
– Да. И, может быть, кое-что другое…
Андров вдруг взял меня под руку и повел по коридору.
– Там, знаете ли, пока ничего интересного нет. Хотите, я вам покажу, как работает машина, свертывающая модели по объемной развертке оригиналов?
– Хочу.
По эскалатору мы выехали на верхнюю воздушную дорогу, сели на бесшумно скользящий по тросу гироплан и за несколько минут пролетели над всей Москвой. Небо было голубым, безоблачным, прохладным. Город утопал в зелени, подернутой голубоватой дымкой.
– Вы родились здесь? – спросил меня Андров.
– Нет.
– Какие изумительные превращения претерпел наш город за какие-нибудь тридцать лет!
– Да. Скажите, а что еще, кроме возраста мумии, может доказать вашу теорию?
Андров, как бы уклоняясь от ответа на мой вопрос, продолжал:
– Я живу здесь со дня рождения, и вторая реконструкция Москвы происходила на моих глазах. Все было как в сказке… Вырастали дворцы-гиганты, создавались парки. Подземные дороги переходили на бесшумный транспорт. Над городом закружились вертолеты. Исчезла паутина из тонких проводов для троллейбусов и трамваев, и вместо нее раскинулись на высоте до ста метров легкие висячие мосты и вот такие башни из сверкающего металла, а к ним прикреплены канаты, по которым скользят гиропланы… Жизнь стала захватывающей и прекрасной… Жизнь стала прекрасной, – повторил он задумчиво.
Я хотел было повторить свой вопрос, но в это время гироплан остановился у пассажирской площадки.
– Ну, вот мы и прибыли, – сказал Андров. – А вон там наш приемный центр.
Увитый зеленым плющом, внизу стоял невысокий дом с плоской крышей.
Машина, которая из пластической массы создавала объемные модели по их импульсной развертке, называлась электронно-акустическим повторителем. Она представляла собой сияющее нержавеющей сталью и ослепительно белой лакированной краской гигантское сооружение. Она работала с едва слышным гудением. Иногда из ее нутра, из каналов охлаждения, наружу выбрасывались струи теплого или прохладного воздуха.
За стеклянной перегородкой в конце зала стояла другая машина, значительно меньше первой. Туда-то мы и направились.
У пульта управления сидела девушка и читала книгу. Изредка она отрывала глаза от страниц и поглядывала на приборную доску. Прямо перед ее лицом неровно вспыхивала неоновая лампочка.
– Галя, что у вас идет сейчас?
– Модель нового атомного реактора. Из Рима, – ответила девушка вставая.
– По радио или по кабелю?
– По радиорелейной линии.
Андров кивнул головой и затем обратился ко мне:
– Вот смотрите, как это делается. Сюда поступает импульсно-кодовая информация, в которой зашифрованы координаты каждой точки передаваемого объекта, а также цвет материала, из которого изготовлен объект, и его конструктивные детали – толщина, длина и так далее. После усиления импульсы поступают в дешифратор. После разделения по каналам они то включают, то выключают реле, управляющее механической и химической частями устройства.
Мы возвратились к машине в большом павильоне и подошли к широкой зеркальной витрине в центре. Андров включил свет, и внутренняя камера ярко засияла. В ней стоял какой-то бесформенный предмет, которого со всех сторон касались тонкие металлические иглы.
– Свертывание информации в модель объекта происходит здесь. Это тонкие иглы, вроде тех, которые применяются для внутримышечной инъекции. Сквозь них мелкими толчками выдавливается тонкая струя пластмассы, которая для остывания обдувается холодным воздухом. Иглы двигаются синхронно с ультразвуковыми иглами, которые сейчас в Риме ощупывают реальный объект… Так, капля за каплей, от точки к точке, тоненькая струйка пластмассы строит модель. Этими рычагами можно регулировать размер модели, делать ее то больше, то меньше оригинала…
– А как же цвет?
– Это очень просто. В первоначальном виде смола бесцветна. Фотокалориметр, в соответствии с информацией о цвете, вводит в нее нужное количество того или иного красителя…
