Лисса Прайс - Измененная
Майкл пожал плечами, и волосы закрыли ему один глаз. У него все движения получались непринужденными и красивыми.
– С этим не поспоришь.
Тайлер улыбнулся и взял меня за руку.
– Спасибо, Кэлли.
* * *Мы съели супертрюфели, усевшись за письменный стол, поставленный в центре комнаты. Он служил нам обеденным столом, а наручный фонарик Майкла, который он положил в центре, был включен в режиме свечки. Мы разрезали конфеты на крошечные кусочки и шутливо объявили, что первый был закуской, второй – горячим, а третий – десертом. Они были просто сказочными, эти сладкие плотные шоколадки, чуть тягучие, сытные и тающие на языке. Они слишком быстро закончились.
После еды Тайлер приободрился. Он замурлыкал что-то себе под нос, а Майкл уперся подбородком в ладонь и уставился на меня через стол. Я понимала, что ему не терпится спросить меня про банк тел. И, может, не только про него. Я заметила, как его взгляд прошелся по моим свежим ссадинам и царапинам.
– От этих трюфелей мне пить захотелось, – сказала я.
– Мне тоже, – откликнулся Тайлер.
Майкл встал.
– Наверное, стоит набрать воды.
Он взял наши бутылки, висевшие на ремнях у двери, и заодно прихватил ведро для мытья. А потом ушел.
Тайлер положил голову на стол. Возбуждение, вызванное конфетами, его утомило. Я погладила его мягкие волосы, потерла ему шею. Толстовка съехала у него с плеча, открыв шрам от прививки. Я провела по нему пальцем, радуясь этой маленькой отметинке. Если бы не эта прививка, мы все умерли бы точно так же, как наши родители. Как все люди в возрасте между двадцатью и шестьюдесятью. Мы, как и пожилые старички, считались самыми уязвимыми, и потому нам первым сделали прививки от геноцидного вируса. И теперь, кроме нас, в живых никого не осталось. Ну, разве не смешно?
Через несколько минут Майкл вернулся с бутылками воды. Я ушла в туалет, где он поставил ведро. В первую неделю нашей жизни в этом здании здесь еще работал водопровод. Я вздохнула. Насколько же тогда было проще! Теперь нам приходится воровать воду из уличных труб, когда никто не видит.
Холодная вода приятно освежала, хоть сейчас уже был ноябрь, а здание не отапливалось. Я промыла порезы на руках и лице.
Когда я вернулась в комнату, Тайлер уже улегся в нашем уголке. Майкл устроился точно в таком же укреплении в углу напротив. Благодаря тому, что мы все собрались в одной комнате, мне стало спокойнее. Если кто-нибудь ворвется сюда, то один из нас сможет напасть на незваного гостя со спины. Майкл был вооружен отрезком металлической трубы. У меня был мини-шокер, который когда-то принадлежал отцу. Он был не такой мощный, как маршальский, но я на него рассчитывала. Печально, что теперь оружие стало для меня источником спокойствия.
Я села на спальник и разулась. Стянув с себя толстовку, я залезла в спальник, как будто собиралась заснуть. Мысленно я внесла пижаму в список тех вещей, которых мне не хватало больше всего. Фланелевую, еще теплую после утюга. Мне надоело постоянно оставаться одетой, готовой убегать или драться. Мне безумно хотелось оказаться в теплой пижамке и провалиться в глубокий беззаботный сон.
– Майкл перенес сюда все наши вещи.
Тайлер посветил фонариком на наши книги и сокровища на столах вокруг нас.
– Знаю. Он молодец.
Он направил луч фонарика на игрушечную собачку.
– Совсем как раньше.
Поначалу я решила, что он хотел сказать – как у нас дома, а потом поняла, что он имеет в виду: все так же, как было накануне. Майкл постарался разложить наши вещи точно так, как было до этого. Он прекрасно знал, насколько они нам дороги.
Тайлер снял со стола нашу голографическую рамку. Он делал это в те вечера, когда ему было особенно грустно. Положив ее на ладонь, он прокрутил снимки: наша семья у моря, мы играем на песке, наш папа на стрельбище, родители в день их свадьбы… Мой брат задержался там же, где всегда: снимок наших родителей во время круиза, сделанный три года назад, незадолго до начала военных действий в Тихом океане. Мне всегда было больно слышать их голоса. «Мы по тебе скучаем, Тайлер. Мы тебя любим, Кэлли. Заботься о братике». В самый первый месяц я плакала каждый раз, когда слышала их голоса. А потом перестала. Теперь они казались мне невыразительными, как у каких-нибудь безымянных актеров.
Тайлер никогда не плакал. Он продолжал ловить эти слова снова и снова. Теперь они заменили ему маму и папу.
– Ну все, хватит. Пора спать.
Я потянулась за рамкой.
– Нет! Я хочу все запомнить.
Он смотрел на меня с мольбой.
– Ты боишься их забыть?
– Наверное.
Я постучала по наручному фонарику у него на запястье.
– Помнишь, кто это изобрел?
Тайлер серьезно кивнул, выпячивая нижнюю губу.
– Папа.
– Правильно. Вместе с еще несколькими учеными. Так что всякий раз, когда ты видишь такой свет, представляй себе, что это папа о тебе заботится.
– Ты так делаешь?
– Каждый день. – Я погладила его по голове. – Не тревожься. Я тебе обещаю. Мы никогда, никогда их не забудем.
Я обменяла рамку на его любимую игрушку – теперь уже единственную – маленькую робособачку. Он засунул ее себе под мышку, и она перешла в плюшевый режим, укладываясь спать, словно настоящий песик. Если не считать светящихся зеленых глаз.
Я пристроила рамку на место: на крышку стола, под которым мы лежали. Тайлер раскашлялся. Я подтянула его спальник повыше, закутывая ему шею. При каждом приступе кашля я старалась не вспоминать слова врача из клиники: «Редкое легочное заболевание… Может, пройдет, а может – нет». Я смотрела, как грудная клетка Тайлера поднимается и опускается, слушала, как его тяжелое дыхание становится сонным. А потом я выбралась из спальника и выглянула из-за наших столов.
Фонарик Майкла светился на фоне стены. Я набросила на себя толстовку и прошлепала к нему.
– Майкл? – шепотом позвала я.
– Заходи.
Он старался говорить тихо.
Я вошла в его маленькую крепость. Мне нравилось заходить в его обиталище, попадать в окружение карандашных и угольных набросков. Все уголки были заполнены его рисовальными принадлежностями. Он рисовал сценки городской жизни, давая свою интерпретацию нашему окружению: пустым зданиям, новичкам – мирникам и разбойникам – с фонариками и многослойной поношенной одеждой, с бутылками воды, навешанными на худые фигурки.
Он отложил книгу и сел, прислонившись к стене, жестом приглашая меня устраиваться рядом с ним на его солдатском одеяле.
– Так что у тебя с лицом?
Я дотронулась пальцами до щеки. Она горела.
– Плохо выглядит?
– Тайлер не заметил.
– Только потому, что здесь так темно.
Я уселась напротив него, скрестив ноги по-турецки.
