Максим Курочкин - Аниськин и снежный человек
– А вас, Марья Степановна, вообще каждый божий день сынок с работы встречает, – кричал высокий, но явно не женский голос, – а чего это он, спрашивается, вас встречает? Чего он около мамкиного подола позабыл?
– А ты не завидуй, – громко, но спокойно отвечал голос низкий, но явно не мужской, – твоя-то вертихвостка упорхнула в город, да ни слуху, ни духу о ней. Поди-ка где-нибудь в «За стеклом» снимается, с нее станется! А мой парень честный, порядочный и о мамке заботливый.
«Наверное, Марья Степанова», – подключил дедуктивный метод Костик.
– Ты Таньку мою не трожь, – взвизгнул мужской голос, – а то так поварешкой долбану, что и Славка твой не узнает!
– Ну, долбани. А я тебя подойником. Посмотрим, чья башка покрепче будет.
– Стойте, стойте, – прервал их третий голос, принадлежащий явно молодой и суетливой особе, – вот послушайте: уходим мы все вместе. Видим, кто какие сумки домой тащит – все перед глазами товарищей по работе делается, больше других никто не унесет. Ну и что, что я сама продукты тащу, а теть Мане ее Славка помогает? Хорошего, значит, сына вырастила. А вес у всех сумок одинаковый, я сама проверяла. А вчера даже перед уходом в холодильник заглянула: кастрюля с фаршем полная стояла. Давайте по-другому посмотрим: если уходят все вместе, а продукты остаются, то значит, кто-то возвращается! И уносит все оставшиеся продукты! У кого есть ключ?
Затянувшаяся пауза послужила для Костика сигналом к действию. Он обогнул стойку и распахнул прикрытую дверь. Краем глаза, пока все присутствующие не успели перевести взгляд на его персону, он успел запечатлеть картинку: четыре дамы разной дородности и возраста, уперев руки в бока, строго и обличающе смотрят на махонького, но в высоченном белом колпаке мужичка с блестящим лицом и глазами. Впрочем, картинка тут же изменилась.
– Батюшка! – всплеснула руками самая крупная и пожилая дама из компании.
«Должно быть, Марья Степановна!» – отметил Комаров. Он сразу узнал ее по голосу.
– Пришел, кормилец, – продолжала тем временем плескать руками повариха. – И как всегда – вовремя. А то мы прямо все растерялись. Вяжи его, крохобора. Нам без мужчин не справиться.
– Чего вы, бабоньки, чего вы, – залопотал «крохобор», – да вы что, всерьез на меня? Да я же никогда больше других не брал, хотя и мог бы. Да вы чего, совсем одурели от жары?
– Кто-нибудь может сказать мне, что произошло? – строго потребовал Комаров.
Он уже немного привык к тому, что с недавних пор его стали всерьез воспринимать в Но-Пасаране и не испугался экспрессивно-уважительного «батюшка».
– Обкрадывают нас, батюшка, – вытерла слегка лживую и поэтому одинокую слезу Марья Степановна, – как есть родное начальство обкрадывает. Мало того, что детки наши голодуют третий день, так еще и мериканцы недоедают. Ложками, как пионеры, по столу лупят, добавков требуют, а добавков-то и нет! Тю-тю добавки! А все этот, мелкий, да прожорливый, – ткнула она для верности в сторону человечка в колпаке.
– Да ты че, Мань, – взвыл человек, – да мы ж с тобой с мальства знакомы! Ты что, не знаешь? Да когда я лишку-то брал? Да куда мне столько фаршу девать? Не скотину же кормить!
– С мальства, говоришь? – насколько смогла, прищурила свои почти круглые глаза Марья Степановна, – а кто у меня в третьем классе шапочку распустил? А кто лезвием косу подпилил? А кто с дежурства в школе всегда убегал, а мне одной полы мыть приходилось?
– Ну, чего вспомнила, – мелко замахал кистями рук человечек в колпаке, – когда ж это было!
– А вот с таких-то невинных мелочей рушится дух коллективизма, и начинаются большие подлости, – подняла вверх указательный палец измывательница, – вяжите его, гражданин начальник.
Костя начинал злиться. Он чувствовал, как стенки его желудка медленно, но верно сходятся и начинают прилипать друг к другу. Вот слипнутся так, что и ножом не подденешь, и он умрет. А все из-за дрязг этих нечистых на руку работников общепита. Костя промокнул лоб рукавом форменной рубашки и рявкнул:
– Кто-нибудь в этой компании может мне сказать, что происходит?
– Я могу! – вперед выскочила совсем молодая, по комплекции напоминающая скорее уже знакомого Комарову кота, чем повариху девушка.
– Имя! – все так же строго рявкнул Костя.
– Маринка, – не смутилась строгого тона девушка, – а Зацепина – моя фамилия. В прошлом месяце закончила десятый класс, здесь прохожу отработку, пятая трудовая четверть называется. Всех девчонок на трактора послали, а я сюда упросилась. Мне надо жирок нагулять, а то я тощая, замуж никто не возьмет, – доверчиво, как родному призналась она.
По неопытности и от избытка деликатности Костя поторопился успокоить бедняжку:
– Сразу и никто? Многим нравятся стройненькие.
– Правда? – сразу прицепилась девица, – а вам какие нравятся? А я вам нравлюсь? А в вас все девчонки с нашей улицы втрескались. А я и не знаю даже: в вас влюбляться или в Сашку? Вы, конечно, городской и в форме, а Сашка зато целуется классно.
– Давайте по существу, – откашлялся Костя.
В отражении огромной, до блеска надраенной кастрюли он видел, как лицо его медленно, но верно заливает предательская краска.
– А вы что, еще не поняли? – захлопала короткими, высветленными солнцем ресницами Маринка, – да продукты же у нас сегодня скрали! И вчера тоже скрали! И позавчера!
Уходим – все на месте, приходим – холодильник пустой, полуфабрикаты – как кверху поднялись, даже костей от мяса не остается. Да еще и пол весь натоптанный.
– То есть налицо факт кражи? – оживился Комаров.
Он мгновенно забыл о тиранящем его совсем недавно голоде и весь подобрался, словно городской ирландский сеттер, почуявший кошку. Костя успел отдохнуть от первого, чрезвычайно сложного дела и даже немного затосковал, пленяя пьяненьких односельчан и воспитуя подрастающее поколение. Быстренько прогнав в голове лекции по расследованию дела по горячим следам, он построил команду общепита в линейку, рассортировал их по степени важности, оставил одного – самого подозрительного, а остальных добровольно запер на складе.
Снимал показания Костя правильно и по-очереди, школу милиции он закончил с одними «пятерками». Записывал все, до мелочей, держал себя бесстрастно и уважительно, вопросы задавал глядя в область бровей – как и учил его Виктор Августинович Афиногенов – вечный преподаватель школы милиции. Никто не знал, сколько лет Афиногенову. Виктор Августинович всегда был подтянут, худощав, выглядел безукоризненно. Его никак нельзя было назвать седеньким и стареньким, хотя в пижонски уложенной шевелюре не наблюдалось ни одного темного волоса, а возраст… Кто его знает! Небольшую ориентацию давали сведения о том, что пенсионный возраст у него наступил лет тридцать назад, до работы в школе милиции он работал в угрозыске, а начинал, как говорили, в ЧК. Впрочем, о работе в ЧК Виктор Августинович никогда не распространялся, поэтому Костя не особенно верил слухам.
