Рэй Брэдбери - В мгновение ока
Меня часто посещает вопрос: а что же Густав фон Зайфертиц? Не обосновался ли он, часом, в Вене, прямо в доме незабвенного Зигмунда — или где-нибудь по соседству? Или перебрался в Рио, взбодрить таких же, как он сам, командиров-подводников, которые, мучаясь бессонницей, ворочаются на водяных матрацах под сенью Южного Креста? А может, коротает дни в Южной Пасадене,[18] откуда рукой подать до тех мест, где на фермах, замаскированных под киностудии, обильно плодоносит махровый бред?
Кто его знает.
Могу сказать одно: случается, по ночам, в глубоком сне — ну, пару раз в году, не чаще — я слышу жуткий вопль:
— Погружение! Погружение! Погружение!
И просыпаюсь в холодном поту, забившись под кровать.
Пять баллов по шкале Захарова-Рихтера
Zaharoff/Richter Mark V, 1996 год
Переводчик: Е. Петрова
В предрассветных сумерках здание выглядело совершенно заурядным, примерно как фермерский дом, где прошла его юность. Оно маячило в полумраке, среди пырея и кактусов, на пыльной земле, пересеченной заросшими тропами.
Чарли Кроу оставил «роллс-ройс» у обочины, не заглушив двигатель, а сам зашагал, ни на минуту не умолкая, по едва различимой дорожке; поспевавший за ним Хэнк Гибсон оглянулся на мягко урчащий автомобиль.
— Может, надо бы?…
— Нет-нет, — перебил Чарли Кроу. — Кому придет в голову угонять «роллс-ройс»? На нем дальше первого светофора не уедешь. А там, глядишь, отнимут! Не отставай!
— К чему такая спешка? У нас в распоряжении все утро!
— Напрасно ты так думаешь, приятель. У нас в распоряжении… — Чарли Кроу посмотрел на часы. — Двадцать минут, если не пятнадцать, на все про все: на грядущую катастрофу, на откровения, так что мешкать не стоит.
— Не тарахти как пулемет и не беги, ты меня до инфаркта доведешь.
— Ничего с тобой не случится. Положи-ка вот это в карман.
Хэнк Гибсон посмотрел на документ цвета денежных знаков.
— Страховка?
— На твой дом, по состоянию на вчерашний день.
— Но нам не нужна…
— Нет, нужна, просто вы об этом не подозреваете. Распишись на втором экземпляре. Вот здесь. Плохо видно? Держи мою ручку с фонариком. Молодчина. Давай один экземпляр сюда. Один тебе…
— Черт побери…
— Не чертыхайся. Ты теперь защищен на все случаи жизни. Лови момент.
Хэнк Гибсон и ахнуть не успел, как его взяли за локоть и протолкнули в облезлую дверь, а там обнаружилась еще одна запертая дверь, которая открылась, когда Чарли Кроу посветил на нее лазерной указкой. За дверью оказался…
— Лифт! Неужели здесь работает лифт, в этом сарае, на пустыре, в пять утра?…
— Тише ты.
Пол ушел из-под ног, и они спустились строго вниз футов этак на семьдесят, а то и восемьдесят, где перед ними с шепотом отъехала в сторону еще одна дверь, и они вошли в длинный коридор с добрым десятком дверей по обе стороны и несколькими десятками приветливо светящихся окошек поверху. Не дав Хэнку Гибсону опомниться, его подтолкнули вперед, мимо всех этих дверей, на которых читались названия городов и стран мира.
— Проклятье! — вскричал Хэнк Гибсон. — Терпеть не могу, когда меня тащат черт знает куда да еще нагоняют туману! Мне нужно закончить книгу и статью для газеты. У меня нет времени…
— На самую грандиозную историю в мире? Вздор! Мы с тобой ее напишем сообща и разделим гонорар! Ты не устоишь. Бедствия. Трагедии. Холокосты!
— У тебя прямо страсть к гиперболам…
— Спокойно. Настал мой черед показывать и рассказывать. — Чарли Кроу посмотрел на часы. — Теряем время. С чего начнем? — Он обвел жестом два десятка закрытых дверей с надписями у одного края: «Константинополь», «Мехико-Сити», «Лима», «Сан-Франциско». А у другого края — 1897, 1914, 1938, 1963.
Была там и приметная дверь с надписью «Оссманн, 1870».[19]
— Место-год, год-место. Откуда я знаю, как тут выбирать?
— Неужели эти города и даты ни о чем тебе не говорят, не будоражат мысль? Загляни-ка сюда. И вот туда. Теперь давай дальше.
Хэнк Гибсон послушался.
Заглянув сквозь стеклянное окошко за одну такую дверь, помеченную «1789», он увидел…
— Вроде бы Париж.
— Нажми на кнопку под окном.
Хэнк Гибсон нажал на кнопку.
— А теперь приглядись!
Хэнк Гибсон пригляделся.
— Господи, Париж. В огне. И гильотина!
— Верно. Дальше. Следующая дверь. Следующее окошко.
Хэнк Гибсон двигался вперед и смотрел.
— Опять Париж, Богом клянусь. Нажимать на кнопку?
— Не вижу препятствий.
Он нажал на кнопку.
— Ну и ну, так и полыхает. Только теперь это год тысяча восемьсот семидесятый. Парижская коммуна?
— Париж сражается с немецкими наемниками за городской чертой, парижане убивают парижан в городской черте. Французы — уникальная нация, верно? Не задерживайся!
Они подошли к третьему окну. Гибсон заглянул внутрь.
— Париж. Уже не горит. А вот и такси, целый поток. Знаю-знаю. Тысяча девятьсот шестнадцатый. Париж спасли тысяча парижских такси, перевозивших солдат, чтобы остановить немцев на подступах к городу.
— Пятерка! А дальше?
Четвертое окно.
— Париж в неприкосновенности. Зато неподалеку… Дрезден? Берлин? Лондон? Они в руинах.
— Верно. Как тебе нравится трехмерная виртуальная реальность? Высший класс! Но хватит с нас городов и войн. Переходим на другую сторону. Движемся вдоль стены. Эти двери ведут ко всяческим разрушениям.
— Мехико-Сити? Я там побывал, в сорок шестом.
— Нажимай.
Хэнк Гибсон нажал на кнопку.
Город рухнул, задрожал и снова рухнул.
— Землетрясение восемьдесят четвертого?
— Восемьдесят пятого, если уж быть точным.
— Боже, сколько нищих. Мало того что эти несчастные бедствуют: а ведь еще тысячи погибли, остались калеками, потеряли все. Но правительству…
— На это наплевать. Двигайся дальше.
Они остановились у двери с надписью «Армения, 1988».
Гибсон заглянул внутрь и нажал на кнопку.
— Армения, крупное государство. Крупное государство — и как не бывало.
— Сильнейшее землетрясение за полвека в том регионе.
Они остановились еще у двух окошек: «Токио, 1932» и «Сан-Франциско, 1905». На первый взгляд — целые и невредимые. Нажатие на кнопку — и все рушится!
Гибсон побледнел и отвернулся; его била дрожь.
— Ну? — спросил его друг Чарли. — Что в итоге?
— Война и мир? Или мир, разрушающий себя без войны?
— Точно!
— Зачем ты мне это показываешь?
— Ради твоего и моего будущего, ради несметных богатств, беспримерных открытий, поразительных истин. Andale! Vamoose![20]
