Аркадий Стругацкий - Третий глаз
В серии “Третий глаз” мы собираемся публиковать тех авторов, которые не бегут густой толпой по магистральной линии советской фантастики, отталкивая локтями друзей-соперников, а спокойно пребывают в своих “экологических” нишах. Иногда эта ниша уютно обставлена, иной раз похожа на жилище пещерного медведя. Однако, в любом случае, наши авторы “гуляют сами по себе”. Мы надеемся, что и читатель, получив нашу книжку на руки, забудет на время о поп-фантастике и будет внимателен к каждому слову авторов. Ведь любое слово в представляемых вещах — не случайное, не проходное, а всегда кусочек стиля и идеи. Поэтому главный раздел наших книг так и называется: “Стильная фантастика”. Однако и при таких “идеологических” соображениях клянемся скучных произведений зам не давать на протяжении всей серии. Уж во всяком случае в “Выпуске А” их нет, это наверняка.
“Выпуск А” разнолик. Тут есть и двойной лик братьев Стругацких, о котором и говорить нечего, потому что все сказано. Здесь и лица Вячеслава Рыбакова и Андрея Измайлова, еще довольно молодые, но уже почти маститые, большинству фэнов вполне известные. И странная личина Михаила Гаёхо, которая только начинает озадачивать людей. И физиономии А. Тюрина с А. Щеголевым, авторов, изо всех творческих сил старающихся “попасть в кадр”. Портретная галерея на этом заканчивается. Люди, которых мы второпях нарисовали, как нам кажется, не подведут читателя. Убедиться в этом может каждый, причем простым способом: достаточно открыть “Выпуск А” на любой странице.
Справка. Третий глаз — орган ясновидения, появляющийся в витальном теле человека в результате непрерывных многолетних упражнений со словами.
Редколлегия серии “Третий глаз”.ИЗ СУНДУКА МАСТЕРА
Аркадий и Борис Стругацкие
Улитка на склоне-I
Глава первая
С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена, как огромная, на весь мир, рыхлая губка, как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мхом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.
Леонид Андреевич сбросил шлепанцы и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он и в самом деле погрузил их в теплый лиловый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, в равнодушное и глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло — никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.
— Так это вы гремели сегодня у меня под окнами, — сказал Турнен.
Леонид Андреевич скосил глаз и увидел ноги Турнена в мягких сандалиях.
— Доброе утро, Тойво, — сказал он. — Да, это был я. Очень твердый камень попался. Я вас разбудил?
Турнен придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.
— Кошмар, — сказал он. — Как вы можете так сидеть?
— Как?
— Да вот так. Здесь два километра. — Турнен присел на корточки. — Даже дух захватило, — сказал он.
Леонид Андреевич нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени.
— Не знаю, — сказал он. — Понимаете, Тойво, я человек вообще боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь… Неужели я вас разбудил? По-моему, вы уже не спали, я даже немножко надеялся, что вы выйдете…
— А босиком почему? — спросил Турнен. — Так надо?
— Иначе нельзя. Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. — Он снова поглядел вниз. — Вон она лежит. Сейчас я в нее камушком…
Он бросил камешек и сел по-турецки.
— Не шевелитесь вы, ради бога, — сказал Турнен нервно. — И лучше вообще отодвиньтесь. На вас смотреть страшно.
Леонид Андреевич послушно отодвинулся.
— Ровно в семь, — сообщил он, — под утесом выступает туман. А ровно в семь часов сорок минут туман исчезает. Я заметил по часам. Интересно, правда?
— Это не туман, — сказал Турнен сквозь зубы.
— Я знаю, — сказал Леонид Андреевич. — Вы скоро уезжаете?
— Нет, — сказал Турнен сквозь зубы. — Мы уезжаем не скоро. Мы уезжаем через два дня. Через — два — дня, — сказал он с расстановкой. — Повторить?
— Сегодня я спросил вас в первый раз, — кротко сказал Леонид Андреевич.
— И больше не спрашивайте, — сказал Турнен. — Хотя бы сегодня.
— Не буду, — сказал Леонид Андреевич. Турнен посмотрел на него.
— Я надеюсь, вы не обиделись?
— Ну что вы, Тойво…
— А вы тоже не любите охоту?
— Терпеть я ее не могу.
Турнен опустил глаза.
— Что бы вы делали на моем месте? — спросил он.
— На вашем месте? Ну что бы я делал… Ходил бы за женой по лесу и носил бы ее… этот… ружье… и разные огнеприпасы.
— А вам не кажется, что это было бы глупо?
— Зато спокойно. Мне нравится, когда спокойно.
Турнен поджал губы и покачал головой.
— Она не выносит, когда я таскаюсь следом. Она раздражается, нервничает, все время промахивается. И егеря злятся… Так что я предпочитаю оставаться. В конце концов, можно представить себе, что это даже полезно… Здоровое волнение, этакое взбадривание…
— Действительно, — сказал Леонид Андреевич, — как это мне сразу не пришло в голову? Все эти наши страхи — просто нормальная функция застоявшегося воображения… Ведь что такое этот лес? А?
— Да, — сказал Турнен. — Что он, собственно, такое?
— Ну, тахорги… Ну, туман, который, правда, не туман… Смешно!
— Какие-то там блуждающие болота, — проговорил Турнен, усмехаясь.
— Насекомые! — сказал Леонид Андреевич и поднял палец. — Вот насекомые — это действительно неприятно.
— Ну, разве что насекомые…
— Да. Так что, я думаю, мы совершенно напрасно беспокоимся.
— Слушайте, Горбовский, — сказал Турнен, — почему-то, когда я разговариваю с вами, мне всегда кажется, что вы надо мною издеваетесь.
Леонид Андреевич поднял брови.
— Странно, — сказал он. — Честное слово, я действительно думаю, что мы с вами напрасно беспокоимся.
Они помолчали.
— Я беспокоюсь о своей жене, — сказал Турнен. — А вот о чем беспокоитесь вы, Горбовский?
— Я? Кто вам сказал, что я беспокоюсь?
