Дмитрий Янковский - Большая Охота
И в этот момент по глазам шарахнуло яркой, как плазменная сварка, вспышкой.
— Есть! — не удержавшись, выкрикнул я.
— Спаси нас бог! — отчетливо произнесла мама.
Но богу было, видимо, все равно. Ударная волна с такой силой обрушилась на рубку, что прозрачные акриловые щиты окон разлетелись алмазными брызгами, которые ударили нас по лицам. Я закричал и грохнулся на колени, что-то посыпалось, загрохотало, и я ощутил, как судно начало менять крен. Раздался неприятно хриплый зуммер сигнала тревоги.
— В машинном отделении лопнул сварной шов! — услышал я из селектора связи.
Переборки корабля стонали и выли, пораженные чудовищным компрессионным ударом, на палубу рухнул один из бортовых погрузочных кранов.
— Что с пробоиной?! — взревел дядя Эд, обращаясь по селектору к трюмной команде.
А я стоял на коленях и боялся открыть глаза, потому что чувствовал, как по лицу бежит кровь от осколочных повреждений. Я боялся, что мне выбило глаза. Я боялся навсегда остаться в ужасающем черном мире этого дня. А потом страшная чернота все же набросилась на меня и проглотила без остатка.
Глава 2
Наследство
Я очнулся от влажного ветра и шипения плазменной сварки. Яркое пламя пробивалось сквозь веки красным маревом, в воздухе витал запах соленой пены и раскаленного металла. Распахнув глаза, я увидел нескольких мужчин, которые приваривали стальной лист на место выбитого акрила. Большинство проемов уже было закрыто подобным образом, только напротив штурвала в броню врезали несколько квадратных иллюминаторов для обзора. Надо мной склонились чернокожий доктор с инъектором и мама с салфеткой. Салфетка вся в была крови, а в окошке инъектора колыхалась желтая жидкость. Доктора все звали Ваксой, даже взрослые. Он так привык к этому прозвищу, что не только не обижался, но и относился к нему с юмором.
— Ну что, мистер Вершинский? — обратился он ко мне. — Давайте мы вам сделаем инъекцию антисептика, чтобы вторгшиеся в организм микробы не могли нанести вред вашему молодому растущему организму.
Я не любил уколов, но одно дело, когда тебе делают прививку от вируса, а совсем другое — когда лечат от осколочного ранения после взрыва мины. Так что инъекцию я перенес стоически. К тому же я был рад, что мама не пострадала — она сидела в момент взрыва, поэтому все осколки прошли над ее головой. Мне, в силу невысокого роста, тоже досталось не очень. А вот ни отца, ни дяди Эда в рубке видно не было, что сильно меня насторожило. У штурвала стоял один из сыновей нашего капитана.
— А где отец? — спросил я.
— Он в медицинском отсеке, — со вздохом ответил Вакса, заклеивая мне порезы коллоидным клеем. — Левый глаз у него пострадал. Сильно.
После всех событий страшного черного дня меня трудно было чем-нибудь напугать. Скорее всего доктор это понимал, поэтому и не стал выдумывать.
— Он хоть одним глазом будет видеть? — осторожно спросил я.
— Конечно, — улыбнулся Вакса. — И раненым будет видеть. Только надо его немножечко подлечить, когда доберемся до материка. Вы, мистер Вершинский, шли бы отца проведать. Мне все равно в медицинский отсек, я провожу вас с мамой.
За то время, пока я был без сознания, крен корабля сделался вроде бы меньше, по крайней мере мне так показалось, когда мы спускались с мостика по трапам. Но я решил, что о состоянии судна лучше было бы справиться у отца или дяди Эда, чем у доктора или мамы.
Медицинский отсек на «Принцессе» оказался гораздо больше, чем я мог предположить. Года два назад мы с пацанами и девчонками частенько лазили по затопленным громадам, тогда еще не таким ржавым, как теперь, но до судов класса «Принцессы» мы добраться не могли — все крупнотоннажные великаны стояли не у пирсов, а на рейде. Взрослые за такие забавы нас беспощадно гоняли, потому что торпеды и мины, охотившиеся в бухте, могли услышать детские голоса, подойти вплотную к борту и взорваться. Мы это знали, поэтому в подобных вылазках общались жестами, которые сами придумали. Ладонь пальцами вверх означала, что надо подниматься по трапу, большой палец, опущенный вниз, означал необходимость спуска, а тот же палец, поднятый вверх, говорил окружающим, что все нормально и можно двигаться дальше. Поначалу этих простых знаков хватало, а впечатлениями можно было делиться и после вылазки, но со временем и по необходимости мы придумывали все новые и новые жесты, а под конец узкоглазый Пак придумал жесты для всех слогов, и мы могли, хоть и медленно, построить из них любое предложение. Потом мы приноровились настолько, что в трюмах полузатопленных кораблей рассказывали анекдоты про Хрюнделя и Сумасшедшего Червяка. Правда, под конец анекдота приходилось зажимать рот и нос руками, чтобы какая-нибудь кормящаяся рядом торпеда не услышала наше хихиканье, но такая игра с опасностью придавала особую соль нашим однообразным детским развлечениям. Честно говоря, я всегда считал, что отцовский ремень представляет куда большую опасность, чем твари, приплывавшие в бухту из океана. Но однажды этой иллюзии пришел конец — небольшая торпеда убила двоих мальчишек и девчонку, забравшихся на прибрежный понтон. Одним из мальчишек оказался бесстрашный узкоглазый Пак, которого мы все знали и очень любили. Так страшно закончились наши игры в разведчиков, и больше никто из нас никогда по кораблям не лазил.
Мне приходилось видеть несколько медицинских отсеков на других полузатопленных кораблях, и мы даже выламывали из щупалец операционных роботов великолепные лезвия для ножиков, но такого большого госпиталя, как на «Принцессе», я и представить не мог. Около пятидесяти коек с амортизаторами и гироскопами были пусты, и лишь на пяти отдыхали пациенты Ваксы. Несмотря на медицинское назначение помещения, здесь царило такое же запустение, как и в других отсеках — белье на кроватях сгнило, на стенах виднелись коричневые потеки ржавчины, под кроватями воняло протекшей амортизаторной жидкостью. Но несколько коек доктор привел в порядок, на них и лежали пострадавшие при взрыве мины.
Я узнал отца сразу, несмотря на забинтованное лицо, а на соседней койке посапывал пустой курительной трубкой дядя Эд. Он бросил курить, когда узнал, что вирус опустошительной материковой эпидемии гораздо чаще убивает курящих, чем всех остальных, но с трубкой так и не расстался, посасывая ее, когда одолевала депрессия.
— Андрей? — услышал отец наши с мамой шаги.
— Да, пап.
— Как ты?
Он не мог меня видеть — бинты закрывали глаза.
— Нормально. Вакса заклеил мне несколько царапин. А с мамой вообще все хорошо.
