Юрий Никитин - Ярость
Мирошник кивнул женщине:
– Марина Павловна, я прибыл с товарищем... простите, Виктор Александрович, вы, наверное, предпочитаете «господин»?
– Раньше предпочитал, – отмахнулся я. – Теперь нет.
Женщина улыбнулась одними глазами. Я не видел, когда она включила переговорное устройство, но из приемника раздался рокочущий голос:
– Да-да, тащи его сюда.
Я изумился:
– И даже не подержать с часик в приемной? Это же несерьезно!
Мирошник хмыкнул, распахнул дверь.
Глава 3
Кабинет президента был классически огромен, стол – с футбольное поле, со стен высокомерно глядят картины великих, все блещет золотом, богатством. Любое кресло – произведение искусства, фаберже на фаберже сидит и фабержой погоняет, ковры, люстра... Впрочем, он всего несколько дней в роли президента, вряд ли что-то изменил. Это от предшественников. И даже тех, которые назывались не президентами, а генсеками. А то и царями. Все это не мне оценивать, я не отличу Веласкеса от Шилова, но в кабинете светились экраны двух огромных телевизоров, правда, с приглушенным звуком, на краю президентского стола монитор, настоящий, громадный, сама коробка компьютера едва заметна среди бумаг, блокнотов, серой коробки факса, неужели президент сам... как теперь говорят: тебя послать сейчас или по факсу?
Кречет нетерпеливо покрикивал в трубку телефона. В жизни он выглядел еще массивнее, чем на телеэкранах. Голова как пивной котел, лицо серое, почти безобразное, а разговаривал с невидимым собеседником с таким верблюжьим высокомерием, что мне тут же захотелось повернуться и уйти.
Он жестом пригласил сесть, злой гримасой добавил, что сейчас закончит с этим придурком и займется мною.
Я сел, сердце стучит чересчур часто, я на него прикрикнул шепотом, что великие дела творятся не здесь, а в тихих комнатках ученых, в лабораториях, и хотя на экранах мелькают то порнозвезды, то президенты, но в истории цивилизации остаются Архимед, Гомер, Сервантес, Достоевский, Кулибин... и редкий прохожий сумет ответить, кто в их времена правил миром и мелькал на телеэкранах.
И все же Кречет выглядел пугающе. Высокий, сложенный атлетически, широколицый, лицо поковыряно оспой, нос расплющен, как у бывшего боксера, массивный, как утес на Волге, а когда рыкал в трубку, у меня по коже проносились стаи мурашек размером с откормленных мышей – голос был еще неприятнее, чем с экрана телевизора – металлический, словно лязгал затвор, и надменный, словно он уже призвал меня в армию.
В старых книгах о таких говорили: чувствуется врожденная привычка повелевать, я таких заранее ненавидел, даже если те оказывались благородными героями. Единственное достоинство, что монитор – двадцать один дюйм, зерно – не больше ноль двадцати пяти, клавиатура под рукой, мышка майкрософтовская. На другом конце стола навороченная аппаратура, словно президент сам умеет попадать пальцем в клавиши, а не только в кнопку пуска ракет.
Кречет рыкнул в трубку напоследок, мне почудился на том конце жалобный писк, словно заяц попал под гусеницы танка, а Кречет поднялся, рост намного выше среднего, как и вес – настоящий народный президент, ибо для простого народа очень важно, чтобы их глава был выше и здоровее других царей, королей и прочих президентов, здоровее в простом понимании: мощнее, шире в плечах, чтобы чужой президент или король, которому наш будет жать руку, смотрел на него снизу вверх, как пес на человека.
– Здравствуйте, Виктор Александрович, – сказал Кречет. Он вышел из-за стола, пошел навстречу с протянутой рукой. – Честно говоря, всегда хотел с вами повидаться!
Рукопожатие его было мягким, вежливым, только слабые и неуверенные люди жмут руку сильно, а по-настоящему сильные в такой дешевой демонстрации не нуждаются.
– Я вас, честно говоря, – сказал он неожиданно, – представлял другим. Ученый с мировым именем – это седая борода, очки, впалая грудь и спина колесом... И животик, естественно, свои туфли не разглядеть... А вы больше смахиваете на тренера по боксу. В среднем или полутяжелом весе.
– Спасибо, – сказал я, этот черт чувствует, что тренеру по боксу было бы приятно, если бы его приняли за ученого, а ученому всегда лестно, когда замечают его рост, широкие плечи, квадратную челюсть. – Спасибо, это не моя заслуга.
– А чья?
– Родителей, – ответил я, все не мог найти верный тон. – Я не из тех, кто истязает себя бегом трусцой... А где же карта?
– Карта? – не понял Кречет.
– Ну да. Перед которой отец народов не спит, а думает о судьбах народов.
Кречет расхохотался. Зубы у него были свои, пожелтевшие, как слоновая кость, но ровные и крепкие с виду, как у волка.
– А это!.. Тогда где моя трубка и «Герцоговина-Флор»? У каждого самодура-диктатора свои привычки. Не курю, а вместо старой карты предпочитаю экран компьютера. Правда, теперь большая карта тоже понадобится. Дабы охватывать все разом... Уже заказал, завтра повесят. Может быть я несколько смягчу вас, если скажу, что читал все ваши работы по футурологии. И не просто читал, а могу пересказать. Пару особо задевших глав могу просто наизусть!
Секретарша внесла на подносе две чашки кофе. Еще когда она появилась на пороге, я ощутил запах настоящего мокко, из которого арабы на экспорт не продают ни единого зернышка, а потребляют сами.
– Спасибо, – поблагодарил я. С удовольствием сделал глоток, прислушался. Кофе был просто сказочный. – За этими зернами диверсантов наверняка посылаете?.. Как я знаю, в нашу страну, как и в Европу, под маркой настоящего мокко завозят обыкновенный.
Кречет кивнул, глаза из благодушных без всякого перехода стали острыми, как лезвия ножей:
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить.
– О кофе?
– О настоящем.
– Настоящем мокко, – уточнил я. – Все остальное...
Кречет сдержанно усмехнулся, но глаза держали меня как на острие прицела:
– Все остальное тоже допустимо... за неимением лучшего. Но если можем получить настоящее?.. Ладно, я солдафон и держиморда, унтер Пришибеев...
Я протестующе выставил ладони:
– Простите, я вас так не называл. Вы все-таки человек грамотный, а унтер и есть унтер. Вы тянете больше на Скалозуба, тот все-таки полковник.
– А я генерал, – подчеркнул Кречет. – А тупых генералов в нашей литературе нет. Есть беспомощные, как у Салтыкова, но тупых нет. А я даже читать умею, как вы заметили. Кроме устава читал еще и ваши работы. Знаю, вам за них доставалось... да и сейчас достается. Что ж вы так резко меняете курс? Во времена Брежнева дрались за восстановление Храма Христа Спасителя, а теперь, когда вы и ваша партия победили, вдруг отошли в сторону! Даже высказываетесь против засилья церкви?
