Конец детства (сборник) - Головачев Василий Васильевич

Не в силах сдержать себя, Логан крикнул:

— Но почему? Почему вы мне ничего не говорите?..

“С этого момента, — продолжал робот, — вы изгоняетесь из нашего века. Вы больше не увидите своих современников. Вскоре камера, как обычно, наполнится особым газом, и вы уснете. Вам будет сделано специальное гипновнушение, чтобы вы никому не рассказали, откуда вы прибыли.

Вы будете одеты в соответствии с тамошней модой и получите некоторое количество мелочей, которые, по-видимому, вам пригодятся. В случае необходимости вам будет внушено посредством гипноза знание языка, которым вам придется пользоваться. Затем вас поместят в машину времени и отправят. Очнувшись, вы окажетесь в прошлом, но ваша нынешняя память сохранится. Когда вы поймете, в какое время и место попали, ваше знание истории подскажет, чего вам ожидать…

Эмиль Логан, вы изгнаны из двадцать второго века. Сейчас вы уснете”.

Все еще глядя вверх, он услышал слабое шипение — это газ проникал через входные клапаны камеры. Он уловил характерный резкий запах и — уснул.

Люди. Они окружали его, человеческую песчинку, сплошной единой массой, которая несла его вместе со всеми. Туннель. Лестницы, ведущие вверх. Ему в лицо пахнуло запахом разгоряченных, потных человеческих тел. Он был одет в странную одежду из грубой ткани, а вместо привычных контактных линз на носу были прилажены два стекла, вставленные в оправу.

Лестница привела его к чему-то вроде открытого зала. Улица, невероятно скученное движение. Слева он заметил киоск, торгующий газетами и журналами. Он пробился к нему сквозь толпу. Пошарив в кармане, обнаружил мелочь, протянул руку через прилавок и взял газету. Когда он взглянул на нее, руки у него задрожали.

Это была “Нью-Йорк геральд трибюн”. 1954 год.

Люди стали оглядываться на него, когда он начал вопить.

Маршалл КИНГ

НА БЕРЕГУ

Пэрни с гиканьем мчался по лесу. Вынырнув из чащобы на полянку, поросшую синим мхом, он заплясал от радости. Этот день принадлежит ему, и он сможет наконец увидеть океан.

Деревня осталась далеко позади. Он ускользнул от братьев и родителей, и теперь ничто не помешает ему уйти к океану. Однако пора остановить время, пока его не хватились дома.

— Ни с места! — крикнул он ручью и его оранжевым водоворотам. — Застыть! — приказал он пчелам с тонкими крылышками, летавшим над густой листвой. — Замри! — крикнул он густым лиловым тучам, вечно ползущим по верхушкам деревьев.

И вмиг все стало именно таким, как он хотел: неподвижен был молочно-оранжевый ручей, пчела повисла над кустом пака, и ее прозрачные крылышки застыли на полувзмахе, а густые лиловые тучи перестали закручиваться и вытягиваться.

Все вокруг замерло, послушное его воле, и Пэрни помчался дальше, к океану.

“Ах, если бы только дни не были такими короткими!”- подумал он. Увидеть нужно так много, а времени у него в обрез! Рассказы братьев о чудесах побережья дразнили его воображение с тех пор, как он себя помнил. Он столько раз слушал их захватывающие рассказы, что сейчас представлял себе эту страну чудес совершенно ясно, словно уже был там: завалы окаменелых деревьев, на которых интересно играть, океан с высокими, как дом, волнами, смешных трехногих триконов, никогда не перестающих жевать водоросли, и множество других удивительных созданий, какие живут только в океане.

Он бежал вприпрыжку. Этот день был словно создан только для него. “А почему бы и нет, — подумал он. — Разве не исполнилось мне сегодня целых пять лет?!” Он ощутил сострадание к четырехлетним и даже к тем, кому только четыре с половиной года, — они были малышами и не посмели бы ускользнуть к океану в одиночку. Но пять лет!..

— Я освобожу тебя, шмель, только ты подожди. — Пробегая мимо собиравших пыльцу насекомых, он старался не задевать их. Когда Пэрни остановил время, шмели — как и все живое — застыли на месте, и он знал, что стоит ему снова пустить время, как все они возобновят свои занятия.

Пэрни вдохнул резкую сладость близкого уже океана, и сердце его забилось быстрее. Чтобы не испортить этот день, суливший столько чудесного, он старался забыть, что ему запретили останавливать время, когда он уходит далеко от дома.

Он предпочел забыть то, о чем часто напоминали старшие: для остановки времени на один час нужно больше энергии, чем на целую неделю непрерывного бега. Он предпочел забыть правило, гласящее, что “маленькие дети, останавливающие время в отсутствие старших, могут погибнуть”.

Путь был долог, а время стояло. Почувствовав голод, Пэрни сорвал несколько плодов лонго на завтрак и побежал дальше. Но не успел он сделать и пяти прыжков, как вдруг и сам остановился, словно завороженный.

С вершины каменистого холма открылась такая величественная панорама, что вместо радостного вопля у Пэрни вырвался лишь слабый писк.

Океан был наготове, его застывшие волны только и ждали команды, чтобы возобновить свое наступление на берег. Их гребни картинно повисли вдоль берега. Одни уже рассыпались тучей взлетевшей пены, другие застыли, все в кружевных оранжевых завитках.

Над его головой повисла стая крылатых траконов, опускавшихся на берег. Пэрни много раз слышал об этих страшных на вид, но безобидных, как все живое на этой планете, существах. Вдали, на пляже, замерли на полушаге двое каких-то забавных двуногих в странных позах прерванного движения. А в воде стояли смешные триконы, трехногие морские шуты, только и умеющие, что пожирать морскую траву.

— Эй, вы! — крикнул Пэрни.

Не получив ответа, он вспомнил, что находится в зоне остановленного времени. Мир будет неподвижной декорацией, пока он не пустит время снова.

— Эй, вы! — окликнул он опять, но на этот раз мысленно приказал времени идти.

Тотчас все пришло в движение. Он услышал рокот разбивающихся оранжевых волн, ощутил вкус брызг, доносимых ветром.

Пэрни знал, что в этот момент снова заструился ручеек, лиловые тучи поползли над долиной, а пчелы начали собирать пыльцу. Ведь он останавливал время, а значит, и всякое движение.

Он обогнул груду окаменелых деревьев и спустился по песчаному склону, чтобы познакомиться с триконами, на его глазах только что ожившими.

“Я умею стоять на голове!” Положив лонго на песок, он сделал стойку, едва сохранив равновесие. Видно, манипуляции со временем не прошли для него бесследно.

Трикону проделка Пэрни показалась великолепной. Он даже прервал трапезу ровно настолько, чтобы приветственно пошевелить хвостом, и снова вернулся к своему вечному пиршеству.

Пэрни направился было к стае крылатых траконов, но те вдруг взмыли в небо, напуганные приближением двуногих пришельцев. Он хотел окликнуть тех своим обычным “Эй вы!”, когда услышал, что двуногие сами издают какие-то гортанные звуки.

— …Не ставлю себе предела, Бенсон. Эта планета — семнадцатая. Семнадцать планет, моих собственных!

— Вот как, семнадцать планет! А скажите, Форбс, что вы намерены с ними делать? Развесить по стенам своего логова в Сан-Диего?

— Эй вы, давайте поиграем! — крикнул Пэрни, протягивая двуногим налитые соком плоды лонго. — Вот мой завтрак, хотите попробовать?

Но на него никто не обращал внимания.

— Бенсон, вы бы лучше велели своим людям браться за работу. Хватит глазеть на пейзажи. Время — деньги. Я оплатил экспедицию не для того, чтобы устраивать вакации вашим бездельникам.

Двуногие остановились так внезапно, что Пэрни чуть было не налетел на одного из них.

— Погодите минутку, Форбс. Верно, мы летели сюда на ваши деньги, я подобрал для вас самую лучшую на Земле команду. И я отвечаю за безопасность людей, пока мы здесь, и за благополучный перелет обратно.

— Вот именно. А так как вы за них в ответе, велите им начинать работу. Пусть принесут флаг. Полюбуйтесь только на этих кретинов — они в море играют с трехногим страусом!

— Господи помилуй, да вы что, не человек? Мы высадились на этой планете двадцать минут назад! Естественно, людям хочется осмотреть ее. Они боялись, что на них нападут дикие звери, а нас встречают эти чудаковатые твари, словно родственников, возвратившихся после долгой разлуки. Пусть люди осмотрятся, а потом “застолбят” вам эту планету.