Уильям Тенн - Лиссабон в кубе
Кто-то потянул его за рукав кардинальской мантии. Герцог посмотрел вниз и увидел весьма худую мадам Дюбарри, сидящую в пустой кабинке. Она улыбалась.
— Вздрогнем? Ты да я. Вдвоем, — пояснила женщина.
Альфред покачал головой.
— Нет, спасибо. Я… э… занят. Может быть, попозже.
Он хотел отойти, но мадам удержала его за рукав. Хватка была совершенно недвусмысленной.
— Поглядите-ка на этого сильно занятого бизнесмена, — обиженно надула она губки. — У него нет на меня времени. Он такой занятой!
Стараясь унять растущее раздражение, Альфред пожал плечами и сел в кабинке за столик напротив нее. Все равно пока не получается ничего путного. Изящные пальчики отпустили его рукав. Появился сердитый бармен.
— Хочу виски со льдом, — капризно заявила мадам. — Виски со льдом — единственный подходящий для меня напиток.
— Два виски со льдом, — заказал Альфред.
— Я слышала, вы интересуетесь конкурсами. Я как-то раз была победительницей конкурса. Надеюсь, после этого признания я вам понравлюсь чуточку больше?
— И в каком же конкурсе вы победили? — рассеянно спросил Альфред, разглядывая ее.
Без этого нелепого костюма она, видимо, была бы довольно привлекательной, хотя и слишком костлявой. Ничего для него интересного.
— За меня голосовали как за Девушку, вместе с которой Молодые Водопроводчики Кливленда хотели бы починять трубы. Поначалу предполагалось, что титул победительницы будет звучать иначе: «Девушка, с которой Молодые Водопроводчики Кливленда согласны были бы полезть в трубу». Но какие-то злюки расшипелись, и судьи изменили титул. Это было три года назад. У меня до сих пор хранится почетная грамота. А теперь… не знаю, поможет ли мне это?
— Боюсь, что не поможет. Но в любом случае поздравляю. Не каждая может… как бы это сказать… похвастаться таким титулом.
Сердитый бармен поставил на столик два стакана в подстаканниках, промычав что-то неразборчивое, по-видимому означающее, что нужно расплатиться. Получив деньги, он сердито заковылял к окруженной клиентами стойке бара.
— А какого рода конкурсы вас интересуют? Может быть, я смогу вам помочь? Я знаю очень много всяких мелочей о превеликом множестве других мелочей.
— Да ничего особенного, просто всякие там конкурсы и призы на них.
Альфред смотрел на заднюю стенку кабинки. На ней висела в рамке фотография Плеханова, обменивающегося рукопожатием с Керенским, позади которых тянулся на цыпочках весьма молодой, сердитый на вид мужчина с окладистой бородкой, изо всех сил старающийся попасть в кадр.
Поняв, что он зря теряет время, Альфред допил виски и бесцеремонно сказал.
— Мне пора уходить.
— Так скоро? — неодобрительно проворковала мадам. — Ведь мы только-только познакомились. Вы так сильно понравились мне…
— Что вы имеете в виду? — раздраженно спросил Альфред. — Мы ведь действительно только-только познакомились.
— Но вы на самом деле нравитесь мне! Вы — сливки в моем кофе. Предел моих мечтаний. Вы что-то со мной сделали. Вы — как раз то, что заставляет вращаться весь мир. Я от вас без ума. Я пойду за вами, мой большой малыш, хоть в огонь, хоть в воду. Я совершенно обезумела, просто обезумела. Я заберусь на самую высокую гору, переплыву самую глубокую реку. Я — ваша душой и телом. Вы — красная роза, лиловая фиалка моих сновидений. Пейте меня до дна своими глазами. О, Джонни! Вы в моем сердце, я дарю его вам.
Она умолкла, чтобы перевести дух.
Глаза Альфреда едва не вылезли из орбит. Он привстал.
— Спасибо, леди, за приятную беседу, но…
Затем он снова сел. Его ошеломило то, как она выражала свои чувства и стремления, чтобы ее поняли со всей определенностью! Как Джейн Доу, как Джонс…
Он вышел на связь!!!
— Так все-таки, насколько сильно я вам нравлюсь? — спросил он, стараясь потянуть время, чтобы продумать следующий ход.
— О, это невозможно передать словами. Вы — мой светоч. Я боготворю вас. Я ничего не соображаю. Я согласна, дорогой, на все…
— Хватит! — почти что завопил он, отчаянно стараясь перекрыть этот фонтан любовных словоизлияний. — Ладно! Мне бы хотелось податься куда-нибудь в такое местечко, где мы могли бы остаться наедине и более подробно обсудить наши чувства.
В течение нескольких секунд он изо всех сил пытался изобразить на своем лице непреодолимое вожделение.
Мадам Дюбарри с готовностью кивнула.
— Ко мне на квартиру. Она совсем рядом.
Идя рядом с ней к выходу, Альфред непрестанно напоминал себе, что это вовсе не веселая деваха, несмотря на все эти трепетные пожатия рук и упругие прикосновения бедра, а разумный паук, управляющий ни более ни менее, как механизмом. Но это также было и первым ключом к решению загадки, состоящей в том, чего же все-таки добиваются все эти инопланетяне на Земле. Только бы удалось продержаться! Немного везения — и эта мадам станет средством спасения человечества. Они сели в подъехавшее такси, она назвала адрес водителю и повернулась к Альфреду.
— А теперь, дорогой, давай страстно поцелуемся.
Они страстно поцеловались.
— А теперь прижмемся друг к другу.
Они прижались.
— Давай прижмемся еще сильнее!
Он стиснул ее в объятиях изо всех сил.
— Ладно, хватит пока что, — отстранилась она.
Такси остановилось перед большим старым многоквартирным домом, который, казалось, судорожно мигал огнями окон, не переставая дремать, погруженный в воспоминания о прошлом.
Альфред расплатился с водителем и повел мадам Дюбарри к парадному. В кабине лифта она начала взволнованно ему подмигивать и нажала на кнопку «0».
— В подвал? — изумился Альфред. — Разве ты живешь в подвале?
Вместо ответа она направила ему в живот крохотный красный цилиндрик. На его крышке он заметил кнопку, на которую лег ее большой палец.
— Тебе не нравится подвал, паршивый вакклитианин? Стой спокойно и делай в точности то, что я скажу. К твоему сведению, мне известно, где находишься ты и где расположена твоя камера управления. Так что не думай, что тебе удастся удрать, заплатив всего лишь повреждениями формы.
Альфред опустил глаза на тот участок тела, к которому было приставлено ее оружие. Она явно заблуждалась относительно расположения его камеры управления, однако без желудка тоже вряд ли можно жить.
— Не беспокойся, — взмолился он. — Я не собираюсь совершать никаких глупостей.
— И правильно делаешь. Предупреждаю, не вздумай сдуру пфмпвать. Изрешечу так, что через дырки в твоем теле будет просвечивать солнце, распылю на молекулы твое…
— Понял, — перебил ее Альфред. — Никакого пфмпвания. Абсолютно никакого. Обещаю. Даю честное слово!
— Твое честное слово! — презрительно фыркнула она.
Лифт остановился. Она вышла спиной вперед, жестом приказав ему следовать за ней. Он смотрел на лицо в маске, на сверкающую блестками одежду и неожиданно вспомнил, что Дюбарри, когда ее волокли на гильотину в 1793 году, кричала толпе: «Милосердия! Милосердия за раскаяние!». Но ни толпа, ни революционный трибунал, с удовлетворением подумал он, не приняли во внимание эти крики. В холодном выбеленном подвале их ждал мужчина. Гугенот. Тот самый, который обладал американской способностью все учитывать.
— Было трудно?
— Нисколько, — ответила она. — Он сразу клюнул на шаблонное упоминание о конкурсе трехлетней давности. Внешне, правда, и виду не подал, что это его интересует, но должно быть, сильно испугался. Я обнаружила через несколько секунд, когда объяснилась ему в любви, а он прямо в лоб предложил уединиться. — Мадам хихикнула. — Бедолага, такой неумелый и трогательный! Разве так отреагировал бы любой американец-самец? Ничего не сказал о моих красивых глазах, о том, какая я милашка, как не похожа ни на одну другую и не предложил трахнуть еще по одной, называя меня крошкой.
Гугенот, тем не менее, весьма подозрительно рассматривал Смита.
— Его форма и маскировка на удивление превосходны, — заметил он. — Это указывает на высокую профессиональную подготовку.
— Ну и что из этого? — пожала плечами она. — Можно соорудить распрекрасную форму, но какая от этого польза, если крайне неряшливо играть свою роль? Он почти ничего не знает о том, как ведут себя люди, какие у них манеры. Посмотрел бы ты, как неловок он был в любви, пока мы ехали в такси!
— Настолько плох?
— Плох? — Она закатила глаза, стремясь придать своему лицу максимум выразительности. — Мне было его от души жаль, настолько он неуклюже делал вид, что ласкает настоящую женщину. Плох — это не то слово. Дешевая подделка. Второсортное проявление своего либидо. Ни малейшего вожделения. Симуляция похоти. Неубедительно!
Альфред глядел на нее взглядом, преломленным сквозь широко разверзшиеся раны уязвленного мужского достоинства. Это в ее исполнении были грубые проколы, которые сорвали бы любой спектакль с ее участием! Но решил воздержаться от высказывания вслух своего неодобрения. В руках мадам Дюбарри по-прежнему сжимала оружие, и он не имел ни малейшего представления о том, в какое кровавое месиво может превратить его этот красный цилиндрик.
