Игорь Росоховатский - Понять другого (сборник)
Неужели возврата нет? Но ведь из каждого положения должен быть выход. Даже лабораторная мышь находит его в искусственном лабиринте.
На сегодняшнее существование я не согласен. Да, «бытие определяет сознание», по сегодняшнее мое сознание требует соответствующего бытия, без которого я отвергаю жизнь!»
12
«Слишком поздно… А ведь я ему обещал… Обещал, обещал… Скольким людям я обещал избавление? А выполнил? Баланс не в мою пользу. В пользу Госпожи. Опять выиграла она и ее баловни. Они бы сказали этак небрежно: «Невозможно. Природа этого не допустит. Дает одно — отнимает другое». Выбирай, человече. Это и есть твоя грошовая свобода, живой автомат, робот из плоти, и крови, биохимическая машина, пытающаяся постигнуть себя и окружающий мир. Вот именно — ОКРУЖАЮЩИЙ. А возможно, наибольшее воздействие и на тебя и на этот ОКРУЖАЮЩИЙ оказывает иной мир, находящийся намного дальше и ближе, чем ты себе представляешь, до которого еще не дотянулись ни твои корабли, ни твои приборы? Это он задает тебе загадки. А поэтому и разгадки, и рычаги происходящего следует искать там. Но как искать, если до него не дотянуться?
Вот и тычемся, как слепые щенки. И не можем предугадать ни ближних, ни отдаленных последствий своих действий. И говорят нам: «Антиприродны они, а значит — античеловечны».
Но кажется мне, например, что играет против меня Госпожа Природа краплеными картами, как со своим автоматом, все поступки которого ей наперед известны. В таком случае, стучусь я в закрытую дверь. Но стучаться буду. Раз я ее создание и действия мои запрограммированы ею, то другого пути она мне не оставила.
А он погиб — не выдержал, не дождался меня. А если бы и дождался, то чем бы я помог ему? «Открытием» древней истины: твой талант и твоя болезнь неразделимы? Если я вылечу твою болезнь, то тем самым вылечу и талант. Ты станешь точно таким, как другие, нормальные люди. И увидишь окружающий мир таким, каким видят его они — ближе к видению фотообъектива. Полотна твои станут менее интересны, менее оригинальны. А чтобы вернуть талант, нужно вернуть и болезнь.
Но кто же согласится на возвращение болезни, даже ради таланта. Мой аппарат возвращает норму — сносное состояние, нормальные биотоки, стереотипное видение. Большего я не могу — тем более, что большего не смогла и Госпожа. Не смогла же она открыть ничего иного даже для своих любимцев, своих баловней. Ее Дары имеют оборотную сторону, в их сладости скрыт яд.
Но все же Дары есть. Это явление объективное, оно закреплено в структуре и веществе организма. Его можно зафиксировать прибором. Есть люди наделенные и обделенные Дарами. А если это так, то как можно говорить о равенстве людей? Хотя бы — о равенстве перед законом? Ведь тот, кто наделен хитростью, выкрутится из любого положения, употребит закон себе на пользу. А другой, нормальный человек, труженик, прав будет — и то пропадет ни за грош. Нет, не может быть равенства среди людей, пока его не дает нам сама природа. Ее принцип: одному — все, другому — ничего. Так было всегда, но отныне так не будет. Ибо не зря я открыл, чем на самом деле являются Дары. Это — болезни, и их надо лечить. Пусть среди нас не станет ненормальных. Пусть единственным критерием в оценке людей станет Норма и ее Эталон!»
13
Следователь Трофиновский опять приехал на квартиру, где жил художник Степура. В прошлый раз его соседа не оказалось дома, — сказали, что отбыл в командировку. Теперь в ответ на звонок за дверью послышались тяжелые шаги и немолодой скрипучий голос:
— Иду, иду, спешу…
Щелкнул замок — и Трофиновский увидел перед собой мужчину лет пятидесяти с как будто бы заспанным мятым лицом. Его спортивная рубашка задралась, брюки с лампасами сползали с большого, выпестованного живота. У мужчины было одутловатое лицо с густыми, будто приклеенными бровями, выглядевшими как щетки. Он удивленно воззрился на следователя, — видимо, ждал кого-то другого, — брови-щетки прыгнули на невысокий гладкий лоб.
Трофиновский представился, и Цвиркун С.И., так значилось на дверной табличке, удивился еще больше.
«Наверное, еще ничего не знает о смерти соседа», — подумал следователь и сказал:
— Я хотел бы спросить вас о вашем соседе.
Глаза Цвиркуна С.И. оживленно блеснули:
— Так я и знал, что до этого дело дойдет!
— До чего — до «этого»?
— Соответствующие органы им заинтересуются. Успел уже что-то натворить?
Будто бы не услышав вопроса, следователь спросил:
— Вы уверены, что сосед должен был что-то натворить?
— Уверен, уверен, — закивал головой Цвиркун С.И.
— Почему?
— Со странностями человек, чтобы не сказать больше, — Цвиркун С.И. покрутил пальцем у виска и подмигнул Трофиновскому. — Жил один, с двумя женами давно разошелся. Да и кто будет жить с таким, ежели — поверите? — цены не знает простым вещам? Однажды какому-то мальцу за картинку отдал свои часы. Ей-бо! Представляете? Смехота!
— Что за картинка?
— А бес ее знает. Обыкновенная, листик бумаги. Но Степура снял часы и отдал. Сам видел, а то бы ввек не поверил. И дружки у него как на подбор — не от мира сего. Начнут судачить о чем-то — чуть не подерутся. Из-за всякий чепухи. Один скажет, что такой-то художник в древности смешивал краски так-то. Говорит уверенно, навроде он тогда рядом стоял. А другой ему возразит. И пошло-поехало. Пена изо ртов летит. Вроде им не все равно. Или о каком-то ученом заговорят, о писателе, или, к примеру, книгу разбирать начнут. Так чуть глаза друг дружке не повыдерут. Так спорят, будто дом проигрывают. Бесноватые какие-то. Хиппи. Особенно двое. Высокий и худой, как жердь, и низенький с гривой волос по плечам и с бачками. Честное слово…
— Вы часто бывали у соседа?
— Что вы, откуда? Он и не звал. Считал себя выше нас, рядовых тружеников. Как же, из другого теста слеплены. Нет чтоб по-соседски на чай-кофе пригласить…
— Откуда же о его друзьях знаете?
— А кричат они так, что и на лестнице слышно.
Трофиновский не стал уточнять, как Цвиркун С.И. умудрялся столько услышать и увидеть «на лестнице» и зачем ему это было нужно. Он уже понял, что собеседник может рассказывать о своем соседе очень долго и не беспристрастно. Поэтому решился прервать словесный поток:
— Не заметили случайно, в последнее время «Перед вашим отъездом к соседу не заходил кто-то новый, не из постоянных посетителей?
— Ваш человек? Подосланный? — Цвиркун С.И. хитро прижмурился, одна бровь почти закрыла глаз.
— Почему «наш»?
— А я сразу скумекал, — заговорщицки сверкая глазами и донельзя довольный собственной проницательностью, зашептал Цвиркун С.И. — Человек тот был вполне нормальный с виду, без всяких там излишеств на голове или в одежде. Одним словом — нормальный вполне, совсем не такой, как Степура и его друзья.
