Диваныч Ватников - Грэйв
— А какой же тогда? — живо заинтересовался Булаткин
— А их инвентарные номера. Глянет враг на номер и все ему понятно станет, и сколько у нас вольтметров и, соответственно, сколько сотрудников. И не надо будет ему сидеть на лавочке возле института, подсчитывая входящих и выходящих, большая экономия.
— Шутите? — вспыхнул Булаткин — Здесь вам не кабачок «13 стульев»!
— Но и не святая инквизиция — вежливо огрызнулся Макс.
— Ну ладно, — сдался Булаткин, дело касается новых полупроводников…
— Не говорите мне ничего! — перебил Макс — Мне ваших секретов не надо, у меня и свои есть. А то действительно расписываться придется. — Макс широко улыбнулся. — А мне в Болгарию съездить хочется, распишусь — не выпустите ведь?
Булаткин опять взорвался, хотя чувствовал нарастание какой-то гнетущей неуверенности.
— Ну что ты мне тут Ваньку крутишь, гражданин Зильберман — Булаткин отдельно выделил последний слог фамилии. Знаем мы, куда вы все стремитесь. И ладно бы на историческую Родину, так всё норовите дальше, за океан рвануть. Так что подписывай-не подписывай, а ты все равно секретоноситель, никто тебя уже никуда никогда не выпустит. Понятно?
— Понятно, товарищ Булаткин, все понятно. Ну раз нельзя в Болгарию, я и на Рижском взморье прекрасно отдохну. Вон распогодилось как за окном, а ведь в начале месяца еще заморозки были. Главное — Вы сами только что сказали, что можно не подписывать. Раз вопрос решен, могу я идти? А то мы, понимаете ли, делом заняты в отличии от некоторых. Нам надо обеспечить страну аналогами. И вообще, наша Конституция дала нам право на труд, так разрешите же мне этим правом воспользоваться. И если бы было в моей работе что-нибудь секретное, то расписаться в неразглашении мне дали бы еще при приеме на работу. А так — чистой воды бюрократизм, с которым наша славная коммунистическая партия нещадно борется, не правда ли, Николай Иванович?
Макс встал.
— Ну так я пошел? До свидания, Николай Иванович, очень приятно было познакомиться.
— Подожди! — уже спокойным голосом сказал Булаткин, машинально массируя виски- ты куда камни дел?
— Какие камни? Ах камни… Ну так Сидоров их в Москву забрал, у него и спрашивайте.
— Да нет, не те, где вторые половинки?
— Ах, вот Вы о чем… Мне, что, уже не только за границу нельзя, но и камешки нельзя коллекционировать? Это ж полное поражение в правах получается. Ну хорошо, нельзя так нельзя. Сегодня же выброшу их на помойку. Конечно жалко, красивые камешки, а может их Вам подарить? Будете как пресс-папье использовать. И что же в этих камушках такого, что я с такой красотищей должен расстаться? Или не из чего новый цех строить? Так Вы скажите, я еще поберу.
— Зильберман, не юродствуй пожалуйста, это стратегическое сырье, пропадет — голову тебе открутят. Еще надо разобраться, как оно к тебе попало.
— А Вы разберитесь, разберитесь. В командировочку слетайте. Может новое месторождение этого стратегического сырья найдете, премию выпишут. Это ведь полное безобразие, когда стратегическое сырье где попало без охраны валяется. Это ведь если его враг найдет, какой урон стране будет? Держите свои камушки — Макс достал из кейса камни и банку с песком — только не спешите в Москву отправлять, вдруг ветром обратно занесет, лишние хлопоты Вам выйдут. Вам велели изъять, вот и изымайте. Черканите только расписочку в получении, стратегическое сырье как-никак, сами понимаете, придет кто-то еще, а камешков у меня нету, так я расписочкой отобьюсь.
Макс вытащил из кейса два листочка бумаги и протянул Булаткину. Тот бегло прочитав, подмахнул расписки. Макс взял один листок и положил в кейс.
— Это ваш экземпляр, Николай Иванович, ну а теперь давайте наконец расстанемся. Будьте здоровы!
Макс вышел из первого отдела, выключил псиизлучатель и пошел в лабораторию, тихо насвистывая марш авиаторов.
Булаткин еще долго сидел, уставившись на листок. Охватившая его неуверенность не отпускала.
— Вот ведь, никогда такого не встречал, такое чувство, что это он меня построил. Двадцати пяти лет нету, а ведет себя как тот генерал. Что за нация, везде у них связи. Хоть бы скорее они все уехали — думал он, совершенно позабыв о том, что еще совсем недавно горел пламенным желанием «не пущать».
Наконец Булаткин встал, взял камни, банку и положил в сейф. Перед тем, как положить туда же листок, перечитал его.
«Получено от сотрудника 87-й лаборатории РНИИМП п/о Альфа Зильбермана Э.А. на сохранение неизвестное вещество под названием „те самые камни“ общим весом … вес первого камня … вес второго камня … а также стеклянная банка с пластиковой крышкой с „тем самым песком“ весом брутто …
Получил начальник первого … дата … подпись …»
Булаткин смотрел на листок и не мог понять, как он мог подписать такое и зачем он вообще что-то подписывал. По форме все правильно, по сути полная чушь, где, спрашивается, строгий и красивый канцелярит? Где вес третьего камня? Булаткина прошиб холодный пот, он выгреб камни из сейфа и потащил их к почтовым весам. Общий вес сходился, отдельный вес двух камней тоже сходился, но как же он мог принять эти камни без указания веса третьего? И что теперь делать? Видеть этого наглеца больше не хотелось.
24
Компьютер на импортном процессоре Z80 был готов. Больше всего трудностей вызвало самое простое — клавиатура, состряпанная «по современным технологиям». Пленку использовать было еще нельзя, поэтому пришлось использовать пружинящий металл. Получилось прикольно, кнопки были жесткими, с явно слышным мягким щелчком прогибания мембран. Непривычно, быстро не попечатаешь, но в будущем исправим. С размещением клавиш тоже пришлось потрудиться, отказавшись от привычного приоритета латинских букв над русскими. Это русская клавиатура, пусть англичане с ней мучаются, а в принципе, чего им мучаться, если скопируют, то останутся у них пустые клавиши — это нестрашно, когда пустые, чего-нибудь, да посадят туда. От привычной мыши или тачпада пришлось отказаться, для них, как для пленочной клавиатуры время еще не пришло, вместо них в клавиатуру был встроен небольшой джойстик и колесико
Всю обвеску, выполненную у оригинала на цифровых микросхемах малой интеграции, включая микросхемы памяти, и немного переработанную под текущие нужды, грэйв поместил на один чип. Имелись фотошаблоны для повторения. Печатная плата с двумя микросхемами и питанием на новых элементах была небольшой и прекрасно помещалась в клавиатуре, выход был RGB, но имелась еще небольшая микросхемка модулятора, позволявшая подключать компьютер к любому телевизору советско-французской системы секам. Жизненная необходимость — в советских телевизорах видеовход был лишь обозначен на задней крышке. На всякий случай, если телевизор «полной» комплектации найдется, или продвинутый радиолюбитель его встроит, в компьютере имелся и секамовский видеовыход. Аудиовыход и аудиовыход обеспечивали связь с внешним диском, которым на данный исторический момент служил обычный кассетный магнитофон. Было еще несколько выводов, что-то вроде USB для подключения блоков согласования с устройствами типа принтера или внешней памяти. Питание пока что обеспечивал внешний блок питания на пять вольт, самый обычный для этого времени, на тяжеленном трансформаторе. Получился страшный угловатый уродец, но так надо — это все-таки макет, первая советская персоналка, пусть и на импортном процессоре, красивый корпус отольем потом, когда все устаканится. Комп восьмиразрядный, тактовая частота, страшно подумать, аж два с половиной мегагерца, ОЗУ 48 килобайт, 16 килобайт ПЗУ. Но все равно, это прорыв. По сведениям грэйва, «цветной» компьютер на базе Z8 °Cинклер выпустит только через пять лет, в 82-м, и будет выпускать его с незначительными модификациями целое десятилетие. А пока что, похоже, никто еще и не понял, что за чудо этот процессор Z80. Несмотря на то, что процессору уже почти год, первая действительно персоналка на нем появится лишь через три года по цене 100 фунтов, и даже недокомпьютер, сверхкалькулятор с восьмизнаковым дисплеем и без корпуса появится только в 78-м.
