Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (сборник)
– Бабушка, – обратился Фомин. – А меч-кладенец какой-нибудь нам не полагается?
– Не ведаю, – пробормотала Карога. – Про элементную базу ведаю, про текущую дату такожде, а иных словес не слыхала.
– Жаль, – вздохнул Фомин. – А то я подумал, если часы с ретромотива, так и бластер завалященький найдется.
– Пошли, Николай, – сказал Тимофеев. – Разыщем чудище, начистим ему хобот, и дело с концом. Может, по дороге деревню какую встретим, перекусим.
– Нет здесь деревень, – объявила Карога. – Давно нет, ушли отсюда люди – от чудища подале.
– Это серьезно, – сказал Тимофеев и задумался.
16. Как им хотелось есть
Есть им хотелось жутко.
Вдобавок Тимофеев измучился с чемоданом. Тот все время норовил чувствительно долбануть хозяина по ноге и на каждом ухабе вызывающе грюкал своим содержимым. Тимофеев менял руку, пробовал пристроить его и на плече, и на голове, и под мышкой, но легче не становилось. «Вот вернусь домой, – решил он, – тотчас же куплю себе рюкзак!» Он с завистью смотрел на Фомина, непринужденно вышагивавшего с ретромотивом за спиной, и на беспечного Осена, уже позабывшего об угрожавшей впереди опасности в облике гипотетического чудища и несколько раз начинавшего все ту же варварскую песню. С каким наслаждением Тимофеев бросил бы этот треклятый чемодан! Однако он отдавал себе отчет в том, что никогда не простит себе утраты в напластованиях времен всех этих микромодулей, тиристоров и зубчатых колес из нержавейки. Главным образом как историк: случайная находка в культурном слое седьмого века германиевых полупроводников могла бы породить нездоровую сенсацию в современной Тимофееву археологической среде.
– Велосипед бы сюда, – недовольно бурчал он.
– Пустое дело, – откликался Фомин. – А вот бронетранспортер в самый раз бы сгодился. Или что-нибудь на воздушной подушке… Между прочим, почему ты до сих пор не занимался транспортом?
Тимофеев не ответил. Он и сам не знал, почему, а тут вдруг задумался над этим. И ему в голову пришло сразу несколько дельных мыслей.
Лес давно кончился, и они двигались в живописной долине по пояс в траве, отроду не ведавшей косы. В зеленое море изредка врезались островки ненормально раскидистых репейников, архипелаги васильков ростом с подсолнух и прочей дикой поросли. Цепляясь тяжелыми задами за головки цветов, лениво проплывали огромные шмели. Что-то весомое упало Тимофееву на плечо. Он повернул голову, чтобы сбросить нежеланную ношу, и едва не закричал от неожиданности: впившись мускулистыми лапами в рубашку, на него таращилась невероятных размеров стрекоза – нервно шерудила суставчатым хвостом и поигрывала мощными жвалами возле самого уха. К счастью, у нее были неотложные дела, и она снялась, на прощание смазав потрясенного народного умельца крыльями по щеке.
– Река, – благоговейно сказал Осен и ткнул грязным пальцем вперед.
Вскоре можно было отчетливо разглядеть бликующее на солнце водное зеркало. Это несколько добавило энтузиазма добрым молодцам из будущего.
– Интересно, как мы ее назовем в наше время, – сказал Тимофеев.
– На Волгу не похоже, – заметил Фомин. – На Каму тем более. Узковата будет. Осен, что это за река?
– Известно что, – охотно отозвался проводник. – Бурлан.
– Бурлан? – переспросил Тимофеев и с недоумением пожал плечами.
Долина внезапно оборвалась, и Осен, шагавший впереди, замер на полшаге. Только что стеной колыхались пахучие стебли, и вдруг без всякого перехода началась ровная бурая плешь – никаких признаков растительности, ни малейших следов жизни, вовсю буянившей за спинами пораженных путников. До самой реки простиралась мертвая корка, сильно напоминавшая растрескавшийся застарелый асфальт. Над ней зависла пустая тишина и клубился тяжелый туман, за которым где-то рядом угадывался Бурлан.
– Что за ерунда, – пробормотал Тимофеев. – Пожарище?
– Нет, – покачал головой Фомин. – Видел я такое в пустыне. Такыр называется.
– Откуда здесь, в самом сердце Евразии, такыр?!
– Мне тоже это занятно, – Фомин присел на корточки и зачем-то потыкал пальцем в горячую корку. – И не слишком-то нравится.
– Особенно в свете милых предостережений почтенной Кароги, – добавил Тимофеев. – Похоже, не медведь здесь обитает… Осен, быть может, ты нас просветишь насчет этого феномена?
Осен выглядел весьма жалко. Он поник, съежился и тихонько, неприметно глазу, пятился – назад, в живую зеленую траву.
– Не пойду я, – прохрипел он. – Морока это Кощеева…
– Да что с тобой? – поразился Тимофеев.
– Страшусь вельми, – жалобно сказал Осен и умоляюще поглядел на них. Отпустите…
– И вправду, какое место нехорошее, – согласился Фомин. – Может, обойдем? Я видел, трава вокруг этой лысины к самой реке подходит. Что мы, в самом деле, через это кладбище полезем?
– Нельзя, – вздохнул Осен. – За Морокой мост. За мостом хоромина…
– Сдалась нам эта ваша хоромина, – упорствовал Фомин. – Двинули в обход!
– Нельзя, – повторил Осен и сочувственно улыбнулся. – В той хоромине, глаголят, дева томится. Власа у нее златые. Красавица писаная…
Фомин чуть не подпрыгнул.
– Что же ты раньше молчал?! – рявкнул он. – Хиханьки строил?!
– Так ведь мы к ней и шли, – удивился Осен. – Напрасно ли я вас до Кароги довел, досель сопроводил?
– Успокойтесь, соколы, – промолвил Тимофеев. – Пусть Осен объяснит наконец, куда и зачем ведет этот Калинов мост. Что за хоромина такая. Откуда здесь появилась Кощеева Морока…
– Темные вы! – разозлился Осен. – Доколе вам объяснять? Деву ли вы пришли вызволять из неволи, вопросы ли вопрошать?!
– Вызволять, разумеется, – сказал Фомин. – Но мы должны хотя бы представлять, куда идем.
– Эх, вы, – с досадой произнес Осен. – Вызволители, Кощеева морока… Тако ли вызволять ходят? Вызволять без огляда ходят, без вопросов, поспешают деву-красавицу от мук избавить, зело давно томится она… Вы же токмо вопрошать горазды, но сами того и зри оборотитесь да деру дадите…
– Ты это… того!.. – тоже осерчал Фомин и полез за папиросой. – Полегче на виражах! Болтаешь много, а о деле пока что ни слова…
– Глаголено бысть, – с обреченностью в голосе заговорил Осен. – Посреди долины Бурлан-река течет, нельзя ту реку ни вплавь, ни вброд перебресть. На берегу той реки лежит Кощеева Морока, – он с ненавистью попинал взбугрившуюся нездоровую корку, – а за ней Калинов мост. Стережет его поганое чудище, никого на мост не пускает. А кто чудище одолеет, мост перебредет, тот да узрит хоромину. В ней томится дева, власа златые.
– Кто же ей мешает убежать из хоромины? – спросил Тимофеев.
