Елена Асеева - К вечности
Бабая Умного я увидел сразу, как только с мальчика ночью сняли погибшую лебединую деву, которую уничтожил мой однократный зов. Хотя и в тот раз, и в последующие, я действовал достаточно мягко, неизменно обволакивая сам мозг, скрывая под собственным сиянием и выбрасывая прицельно на маковку зов, да требуя в нем встречи с Отцом.
Ведь, в конце концов, лишь ради этой встречи и смури, что всегда и в кругоземице Земли давила на меня я так скоро вселился. Мог наверно не торопится, упрекая себя, говорил я. И найти более крепкую плоть, да более достойных людей, оные не плетут про моего Творца всякую всячину.
Эту всячину я с трудом выслушивал, будучи в плоти Еси. Но теперь, когда слышал, что Перший был правителем Пекола, где обитают после смерти злобные души. Был тьмой и Богом холода, уничтожения, смерти, зла, любого безумия и воплощением всего плохого, черного наполняющего людские тела и души. И вовсе, начинал негодовать. Ибо не мог и не хотел того слушать, жаждая возмутиться. Желая повлиять и на тех, кто приглядывал за мной, чтобы в итоге они забрали из сего безумия. Интересно и, как я не приметил этих верований внутри мозга родителей Яробора. Поелику при выборе плоти ориентировался только тем, что оба родителя мальчика искры, а его отец ближайший потомок Есиславы.
Когда мальчику исполнилось года три с половиной к нему приставили Лег-хранителя, а Бабая Умного изъяли. А я и дотоль влияющий на мозг, немного на него надавил. Точней создал один из сосудов меж мной и им, да пустил туда самую толику клинописи. Правда, совсем чуть-чуть. Малешенько поторопив развитие мозга и возможность говорить осмысленно, четко. Приставленный к мальчику Лег-хранитель работал очень тихо, но я пытался показать существам, находящимся обок меня, что приметил его появление. Посему мягко выбрасывал свое сияние сквозь стенки черепа, и, воздействуя на плоть, заставлял ее теребить правое ушко. Не столько стараясь сорвать Лег-хранителя, сколько указать, что все вижу.
Глава восемнадцатая
Мальчик рос в хоронящейся в глубинах лесов общине, величающейся лесики, хотя, определенно, эти люди вели свой род от къметинцев — дарицев. Их течение веры, старой веры, все еще помнило имена истинных создателей, обаче знания в процессе времени стали наглядно исковерканными. Впрочем Небо, был у них Творцом Солнечной системы, а Дажба — Дедом Создателем. И даже хранилось понимание того, что породил Небо и Першего Родитель. Впрочем, не было и намека на то, что эти Боги братья, братья-близнецы. Вспять тому они слыли противниками, а Перший выступал врагом всего светлого, самого света и добра.
Тем не менее, мне все же повезло, ибо таким рывком… рывком выбора, ноне столь необдуманного, я мог попасть и вовсе в «дурные руки». Вернее в иную «дурную» плоть, оная жила по верованиям, называемым ашерскими, и занималась тем, что искореняла все противное их главному божеству Ашере. К противному, в первый черед, и относились несогласные лесики, люди не принявшие искусственно созданного, уже самими власть имущими, ашерского божества, и традиций основой которой, не ошибусь коли скажу, стали извращенные верования обобщенно дарицев.
Потому ноне отец мальчика Твердолик Борзята и ближайшие его люди, сродники жили в лесах, далеко от градов и поселений, где навязываемая мечом и угнетением, в правление вступала ашерская религия. Межрелигиозные войны в части света величаемого Старый Мир, о том рассказывали мальчику старшие, до сих пор не прекращались и сами лесики понимали, что гибель их веры есть дело времени. Однако продолжали верить в то, что было близко им, что казалось им правильным.
Впрочем, что по большей частью раздражало меня…
И я, воздействуя на мозг подрастающего Яробора, заставлял не только его думать, но и говорить… оспаривать… Я уже властвовал самим мозгом и в целом плотью, так-таки не наращивая сосуды меж нами, в том не имелось нужды. Просто я днесь стал таким мощным, что без особого труда подчинил себе Яробора. Подчинил, правил, указывал и все это несмотря на напряжение, досель властвующее во мне и иноредь отключающее как-то вовсе невпопад.
Мальчик рос физически слабым, тем не менее, я компенсировал это развитием его мозга. И он отличался особой любознательностью, цепкостью ума и памятью. Я подсказывал ему вопросы, формировал его ответы и выводы, которые он направлял к взрослым, вызывая в них, неприкрытые сомнения, волнения, а порой и страх.
— Почему, — говорил мальчик, уже воспринятое от меня и переработанное. — Мы лесики считаем ночь и тьму противными дню и свету, не кажется ли вам, что это две друг друга наполняющие сути. Являющиеся братьями… братьями — близнецами. Одновременно одинаковыми и меж тем имеющими присущие только им особые качества и признаки.
Яробор вводил старших в тревоги, оные возникают всяк раз, когда дитя оказывается много мудрее, именно мудрее старших. Он вызывал в глазах сверстников трепет, каковой право молвить, с возрастом превратился в недопонимание.
Еще не раз были озвучены нами разнообразные нестыковки в верованиях лесиков, их явная ущербность аль лишь глупость. Впрочем, с течением времени я несколько так обвыкся к этим людям. Меня привлекало в них хотя бы то, что в мозгу лесиков сияли ярчайшие звезды, когда-то давшие ход данным жизням. Токмо изредка там можно было узреть переливающимися боками планеты: блекло-голубые, мрачно-красные, молочно-серебристые. Увы! даже средь этих людей, и не только, верно, лесиков сутью мозга становились вже зачастую планеты…
Лесики, хоть и значительно отступили от первоначальных верований дарованных им Дажбой, предоставленных позднее гипоцентаврами, с тем обаче сберегли в себе духовное начало лучшего, в божеском понимании. Проживая обок с природой они наполняли свои жизни теплотой к земле, лесам, зверью и в целом мирозданью. Простота их быта, забота и любовь к сродникам, общинникам дарила чистоту взглядов и уважение ко всему, что жило, обитало подле. Такие люди, как лесики были, определенно, последним духовным оплотом Старого Мира, и возможно берегли саму сущность счастья… счастья от какового человек, похоже, сам всегда отказывался, отворачивался, и чаще всего уничтожал его собственными руками.
Когда Яробору исполнилось тринадцать лет, сродники его решили провести обряд имянаречения. Каковой принес лично для меня незабываемые моменты, напоминания о себе моих сродников.
Во-первых, я узрел прилетевшую на планету малую севергу, явственно выпущенную с судна моих братьев и упавшую, где-то не так далеко в лесах. Тогда не только замер я недвижно внутри головы мальчика, но и сам он, упершись взором в небо. Приметив, быстро летящий по небосводу круглый огонек, за которым тянулась тонкая веревочка. Полет огненного шара продолжался не более нескольких секунд. Он точно врезался в густоту леса, довольно-таки близко от селения лесиков, а миг спустя в том месте над кронами деревьев появилось облачко сизого дыма, степенно рассеявшееся. Вместе с исчезновением огненного шара, послышался гул и рокотание, и сама оземь под ногами тягостно сотряслась. Прошло минут десять, после падения огненного шара, когда я прямо-таки взревел зовом, уж и не ведаю, можно было понять меня или нет. Но в том крике, посланном на Отческие недра, целенаправленно на Родителя, я потребовал от последнего прекратить от меня столь нелепо хорониться, показаться и даровать встречу с Отцом.
