Роберт Хайнлайн - Число зверя
– Заведующая научной частью, вы снова оправдали мое доверие. Второй пилот, как только я почувствую воздух под крыльями, я сдвинусь к востоку. А то мы сядем слишком близко от терминатора. Нужно садиться при дневном свете. Ищите ровное место. Перед самой посадкой мы зависнем, но я не хотел бы приземлиться в лесу. Или на сильно пересеченной местности.
– Есть, сэр.
– Астронавигатор!
– Да, сэр.
– Дити, милая, ищи по левому борту и впереди, насколько тебе видно за моей спиной. Джейк пусть смотрит по правому борту.
– Капитан, я нахожусь у правого борта. Позади папы.
– Что? Когда это вы, лапочки, успели поменяться местами?
– Ну… была команда действовать быстро, сэр… В шторм не станешь разбираться.
– Взыскание за нахождение не на своем месте. Останешься без сиропа, когда приземлимся и испечем оладьи к завтраку.
– По-моему, об оладьях не может быть и речи.
– Могу я помечтать, а? Заведующая научной частью, следите за левым бортом.
– Есть, капитан.
– А Дити пусть помогает Джейку. Смотрите, где коровы пасутся: нам подойдет любой лужок… Ура! Зацепились! Я чувствую воздух!
Я затаил дыхание, пока Зеб медленно выводил машину в горизонтальный полет, отклоняя ее к востоку.
– Ая Плутишка!
– Чего тебе, дружочек?
– Прекратить вывод данных на дисплей. Выполняй.
– Иншаллах, йа саййид[35].
Цифры на дисплее исчезли. Зеб держал машину почти на критической скорости. Мы находились еще на большой высоте, что-то около шести километров, и шли в сверхзвуковом режиме.
Зеб начал медленно распрямлять крылья по мере уменьшения скорости и высоты. Когда скорость упала ниже звуковой, он раскрыл крылья полностью, чтобы получить максимальную подъемную силу.
– Догадался ли кто-нибудь прихватить канарейку?
– Канарейку?! – воскликнула Дити. – Боже мой, зачем?
– Это я просто тактично напоминаю экипажу, что нам нечем проверить атмосферу на пригодность. Второй пилот!
– Да, капитан, – отозвался я.
– Достать кнопку мертвого человека. Приготовить ее к использованию. Держать повыше, так чтобы всем было видно. Когда ты доложишь, что кнопка готова к работе, я открою воздухозаборники. Если ты потеряешь сознание, твоя рука разожмется, и кнопка доставит нас домой. Надеюсь. Но – внимание! – если у кого-то из вас закружится голова, вообще кто-то почувствует себя плохо… или увидит, как кто-то другой падает в обморок – не ждите! Дайте команду голосом. Дити, произнеси по буквам команду, которую я имею в виду. Не давай команду, а произнеси по буквам.
– А, я, дэ, о, эм, о, и.
– «И» краткое!
– Это уже мелочь. И так ясно.
– Это не мелочь.
– Знаешь, кто ты? Ты флокцинавцинигилипилификатор, вот.
– Так ты, значит, поняла это словечко? Объявляю: отныне и впредь на Барсуме различие между буквами «и» и «и краткое» не проводится. По приказу Джона Картера, владыки. Я сказал. Второй пилот!
– Кнопка мертвого человека приведена в готовность, капитан, – ответил я.
– Девушки, можете дышать или не дышать, как хотите. Пилот и второй пилот будут дышать. Сейчас я открою воздухозаборники.
Я старался дышать нормально и думал о том, разожмется ли моя рука, если я потеряю сознание.
Неожиданно в кабине стало холодно, тут же автоматически заработали обогреватели. Я не испытывал никаких неприятных ощущений. Давление в кабине слегка повысилось, отметил я про себя, – надо полагать, за счет лобового напора воздуха.
– Все ли чувствуют себя нормально? Все ли выглядят нормально? Второй пилот!
– Чувствую себя прекрасно. Ты выглядишь хорошо. Хильда тоже. Дити я отсюда не вижу.
– Научная часть?
– Дити выглядит нормально. Я чувствую себя хорошо.
– Дити! Где ты там?
– Бог ты мой, я уж забыла, как пахнет свежий воздух!
– Второй пилот, осторожно – очень осторожно – заблокируй кнопку мертвого человека и убери ее. О выполнении доложить.
Через несколько секунд я доложил:
– Кнопка мертвого человека на обычном месте, капитан.
– Хорошо. Вижу поле для гольфа. Приземляемся.
Зеб включил двигатель, Ая завибрировала. Мы спустились по спирали, ненадолго зависли и сели, мягко ударившись о грунт.
– Приземлились на Барсуме. Астронавигатор, прошу отметить в судовом журнале время и дату.
– Ой… а где…
– На пульте.
– Но там ноль восемь ноль три, а тут только-только рассвело.
– Отметь по Гринвичу. Одновременно отметь ориентировочное местное время и дату: Барсум, день первый. – Зеб зевнул. – Что-то очень часто утро наступает, лучше бы пореже.
– Погоди, не засыпай, – сказала моя жена. – Будут горячие оладьи.
– Тогда не засну!
– Тетя Хильда!
– Дити, я взяла с собой «смесь тетушки Джемаймы». И порошковое молоко. И масло. Сиропа, Зебби, нет – увы. Но есть виноградное желе в тюбике. И растворимый кофе. Если кто-нибудь возьмет на себя труд отпереть эту дверцу в переборке, то завтрак будет готов через несколько минут.
– Заведующая научной частью, выполняйте первоочередные обязанности.
– Я? Но – то есть виновата: есть, капитан!
– Спусти свою изящную ножку на землю. Это твоя планета, твоя привилегия. По правому борту, под крылом – дамский туалет, по левому борту мужской писсуар. По требованию дам им может быть предоставлен вооруженный эскорт.
Я обрадовался, что Зеб об этом вспомнил. В машине имелся специальный сосуд, хранящийся под левым задним сиденьем, и запас пластиковых вкладышей к нему, но у меня не было ни малейшего желания им пользоваться.
Ая Плутишка чудесная машина, но в качестве космического корабля она далека от совершенства. Впрочем, на Барсум она нас доставила.
Барсум! Планета невиданных животных и прекрасных принцесс…
Глава 17
«…мир покачнулся…»
Наш первый час на Барсуме ушел на ориентировку. Тетя Хильда высунулась, вышла и осталась снаружи.
– Не холодно, – сообщила она. – Позже будет жарко.
– Смотри под ноги! – крикнул ей мой муж. – Могут быть змеи, да мало ли что. – Он поспешил вслед за ней – и полетел кувырком.
Зебадия не ушибся: земля напоминала упругий мат благодаря зеленовато-желтой поросли, чем-то похожей на клевер. Он осторожно поднялся на ноги, немного попрыгал, как будто ходил по резиновому матрацу.
– Не понимаю, – пожаловался он. – Тяготение здесь должно быть вдвое больше лунного. А я чувствую себя гораздо легче.
Тетя Хильдочка села на травку.
– На Луне ты таскал на себе скафандр, баллоны, оборудование. – Она развязала шнурки своих кед. – А здесь нет.
