Орсон Кард - Голос тех, кого нет
Арадора кивнула:
— Первый случай, когда кто-то запечатал таким образом служебные файлы. Рабочие записи, частицу труда всей колонии. От любых глаз.
— С ее стороны это был возмутительный поступок. Конечно, мэр могла бы воспользоваться своими чрезвычайными полномочиями и взломать защиту, но где чрезвычайная ситуация? Нам пришлось бы провести общегородское слушание дела, а где основание? Мы просто беспокоились за нес, а закон не поощряет людей, которые шпионят за другими для их же блага. Когда-нибудь мы, наверное, прочтем эти записи и узнаем, что произошло между ней и Пипо. Она не может стереть их, потому что это собственность общества.
Эндеру и в голову не пришло, что Джейн не слышит их. Он забыл, что отключил ее, и не сомневался, что она уже снимает поставленную Новиньей защиту и выясняет, что хранится в этих файлах.
— И ее брак с Маркано, — вставила Арадора. — Все знали, что это сумасшествие. Либо хотел жениться на ней, он не скрывал этого. Она отказала ему.
— Говорили, она ответила: «Я не заслуживаю того, чтобы выйти замуж за человека, который сделает меня счастливой. Я стану женой жестокого и грубого мужлана, способного причинить мне ту боль, которой я заслуживаю». — Цефейро вздохнул. — Ее страсть к самоистязанию развела их навсегда. — Он потянулся и коснулся руки своей жены.
Эндер ждал ехидного комментария Джейн: мол, шестеро детей — отменное доказательство того, что Либо и Новинья не так уж решительно разошлись. И когда она этого не сказала, Эндер наконец вспомнил, что выключил имплантированный терминал. Но сейчас, в присутствии Цефейро и Арадоры, было неудобно включать его снова.
Он точно знал: Либо и Новинья многие годы продолжали встречаться тайно, оставались любовниками, а потому был уверен, что Цефейро и Арадора ошибались. О, Новинья вполне могла испытывать чувство вины — это объясняет, почему она терпела выходки Маркано, отрезала себя от большинства жителей города. Но Либо она отказала по совершенно другой причине, ведь, несмотря на чувство вины, считала себя достойной делить с ним постель.
Она отказалась не от самого Либо, а от брака с ним. И это был нелегкий выбор — в такой маленькой колонии, в католической колонии. Что так плотно связано с браком, но не с изменой? Чего она пыталась избежать?
— Так что, видите, тайна осталась тайной. Если вы всерьез собираетесь Говорить о смерти Маркоса Рибейры, вам придется как-то ответить на вопрос, почему она вышла за него замуж. И чтобы найти ответ, нужно выяснить, отчего умер Пипо. А двадцать тысяч лучших умов на Ста Мирах уже двадцать два года ломают головы над этим.
— Но у меня есть преимущество перед всеми лучшими умами, — улыбнулся Эндер.
— Какое же? — спросил Цефейро.
— Помощь людей, которые любят Новинью.
— Мы сами себе не можем помочь, — прошептала Арадора. — И ей не смогли помочь тоже.
— А вдруг нам удастся помочь друг другу? — сказал Эндер.
Цефейро посмотрел на него внимательно, потом положил руку ему на плечо.
— Если вы это серьезно, Голос Эндрю, тогда будьте честны с нами, как мы были честны с вами. Расскажите нам, какая мысль осенила вас полминуты назад.
Эндер задумался, потом серьезно кивнул:
— Мне не кажется, что Новинья отказалась выйти замуж за Либо из-за вины. Полагаю, она сказала ему «нет», чтобы не допустить его к «запечатанным» файлам.
— Но почему? — спросил Цефейро. — Она боялась, что он узнает о ее ссоре с Пипо?
— Я даже не думаю, что она ссорилась с Пипо, — ответил Эндер. — Они с Пипо вместе работали, что-то нашли, и это знание привело Пипо к смерти. Вот почему она закрыла все файлы. То, что там записано, — опасно.
Цефейро покачал головой:
— Нет, Голос Эндрю, вы не понимаете силы вины. Люди не разбивают свои жизни из-за нескольких крох информации, но готовы сделать это из-за мельчайшего самообвинения. Видите ли, она же вышла замуж за Маркоса Рибейру. Она пыталась наказать себя.
Эндер не стал спорить. Насчет вины они полностью правы — по какой еще причине стала бы она терпеть побои Маркано, не жалуясь, не пытаясь защититься? Да, вина — именно так. Но существовала еще одна причина, по которой этот брак состоялся. Рибейра стерилен, он знал и стыдился этого. Чтобы скрыть от города свой недостаток, он согласился терпеть неверную жену. Новинья согласна страдать, но не может жить без тела Либо, без его детей. Нет, она отказала Либо, чтобы сохранить секрет. Она боялась, что, если он узнает, свинксы убьют и его.
Ирония судьбы. Какая ирония! Они все равно его убили.
Вернувшись домой, Эндер уселся за терминал и начал вызывать Джейн. Снова и снова. Пока он шел назад, она ни разу не заговорила с ним, хотя он почти сразу же включил жемчужину и извинился. С терминала она тоже не желала отвечать.
Только теперь он осознал, что жемчужина значила для нее куда больше, чем для него. Он просто прервал мешавший ему разговор, исключил раздражитель. А для нее жемчужина была возможностью поддерживать контакт с единственным человеческим существом, которое она знала. Их и раньше разъединяли сон, болезнь, сверхсветовой прыжок, но впервые он сам отключил ее. Как будто единственный, кто знал тебя, внезапно отказался замечать, что ты существуешь.
Ему казалось, она, как Квара, плачет в своей кровати, ждет, когда к ней придут, прижмут к себе, успокоят. Только она не была ребенком из плоти и крови. Он не мог пойти и отыскать ее. Только ждать и надеяться, что она вернется.
Что он знал о ней? Он даже представить себе не мог глубину и характер ее эмоций. Возможно — вряд ли, но вдруг? — для Джейн жемчужина была ею самой, и, отключив ее, он убил Джейн.
Нет, сказал он себе. Она здесь, где-то здесь в филотических импульсах сотен анзиблей на всех звездных системах миров человека.
— Прости, — набрал он, — ты нужна мне.
Но жемчужина в его ухе молчала, и холодный терминал тоже молчал. Эндер и не знал, насколько зависел от ее постоянного присутствия. Он думал, что ценит свое одиночество. Теперь же, когда одиночество стало неизбежным, он чувствовал отчаянную потребность говорить с кем-то, быть услышанным, словно не был уверен в собственном существовании и нуждался в беседе как в доказательстве.
Он даже вытащил из укромного места Королеву Улья, хотя то, что обычно происходило между ними, нельзя назвать беседой. Однако и этот жалкий суррогат недостижим. Ее мысли едва доносились до него — без слов, ей всегда казалось трудным оперировать словами. Только чувство, только образ кокона в прохладном, влажном месте, пещере или дупле дерева.
«Уже?» — спрашивала она.
«Нет, — отвечал он, — еще нет, извини».
Но она не дождалась полного ответа, просто ускользнула, вернулась к тому или тем, с кем беседовала на своем языке, и Эндеру осталось только уснуть.
