Алексей Корепанов - Время Черной Луны
Я стоял, привалившись спиной к косяку балконной двери, в многоэтажном доме напротив горело несколько окон, одинокие фонари - железобетонные столбы вдоль дороги - бесполезно освещали пустую ленту асфальта, испещренную темными пятнами выбоин, и вокруг фонарей вилась в своих ритуальных танцах ночная мошкара. Небо было тусклым, беззвездным, долетел из ночи гудок заблудившегося локомотива, упал с чьего-то балкона окурок и рассыпался огненными брызгами, наткнувшись на кусты. Внизу кто-то кашлял и плевался. Я, продолжая сжимать в руке пистолет, шагнул к ограждению балкона и посмотрел вниз. Так и есть, подо мной виднелась лысина соседа с третьего этажа, краснолицего дяди Коли, любителя постоять у подъезда и посудачить со всеми желающими о нынешних смутных временах.
В городе колыхалась обычная ночь. Что же делать дальше?
В комнате за моей спиной было тихо, темно и безнадежно. Вещи затаились по углам и грезили о прошлом и будущем, когда иной была и будет их сущность. Из-за домов, из-за высохших деревьев, из-за подъемных кранов, воткнувших в темноту свои динозаврьи шеи, донесся вдруг, отразившись от купола неба, знакомый крик.
"Рон! Рон!" - кричала чудесная птица хранителей.
- Мать твою за ногу! - проворчал внизу дядя Коля и звучно высморкался. - Орут, курвы, по ночам, подлюки поганые...
Я тихо сел на порожек балконной двери и мысленно позвал беджа. И даже дернулся от радости, когда Сю отозвался.
- Сю, - прошептал я, морщась от едкого дыма дяди-Колиной "Примы", - я не прошу никаких предсказаний. Только помоги мне вытащить пацана, он ведь там ошалеет один.
Я сказал это и только потом сообразил, что за время, проведенное мной в колодце под звездами, алмазная гора могла превратиться в небольшой холмик.
"Суть я понял, - не сразу отозвался бедж. - Моя помощь была бы лишней. Крик птицы ты уже слышал, она в Долине Отражений. Там находится и тот, кого ты называешь пацаном. Можешь отправляться туда".
"А как же с Илонлли? - все-таки не удержался я. - Есть хоть какая-то надежда?"
"Надежда на что?"
"На то, что она вернется".
Я боялся услышать ответ беджа. Я вдыхал поднимающийся с балкона соседа табачный дым, и все во мне дрожало, как дрожит стакан на столике в вагоне мчащегося поезда, подвигаясь к краю, чтобы упасть и разлететься на никому не нужные осколки.
"На этот вопрос нет однозначного ответа. Далеко не на все вопросы можно ответить однозначно".
Он не сказал "нет"! Я медленно выдохнул воздух. Поезд замедлил ход и стакан остановился у края. Главное - он не сказал "нет". Значит, можно было надеяться.
"А что ты думаешь по поводу Хруфра? - ринулся я развивать успех. - Что это за Учреждение?"
"По поводу Хруфра я ничего не думаю. Я знаю. Не всякое знание доставляет радость и не всегда оно является необходимостью".
- Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь, - пробормотал я.
"Вот именно, - подтвердил Сю. - Экклезиаст не просто размышлял, он знал это. Не надо больше вопросов. Иди, куда идешь".
"Хорошо, не буду. Только еще один, личного плана: как ты там, в пропасти? Все в порядке?"
"Странная логика. Заверяешь, что вопросов не будет и тут же задаешь еще один".
"Извини, Сю. Можешь не отвечать, если тебе неприятно мое любопытство".
"Отвечу, - мысленно сказал бедж и я просто-таки почувствовал прикосновение его мысли. Она была теплой и красно-желтой, как мой любимый плед. - Пропасти довольно давно не существует. В данный момент я нахожусь глубоко под землей. Остальные неподалеку, мы часто общаемся".
Я мысленно ахнул.
"Тебе нужна помощь, Сю? Что случилось?"
"Нам абсолютно все равно, где находиться. Мы уже прошли две стадии перевоплощения, ждем третью. А случилось довольно обычное явление: хранители не смогли справиться с ими же самими вызванными силами. Хотя мы их предупреждали. Повторяю: не всегда знание является необходимостью".
"Они погибли?"
"Город давно разрушен, горы расплавились, и сейчас здесь застывшее каменное море. А хранителей мы заставили уйти. Есть хорошее средство заставить людей делать то, о чем они и не помышляли: поманить их иллюзией. Теперь они в другом месте".
Тола-Уо давно разрушен... А Виталя еще бродит где-то в иных пространствах. Видимо, в разных мирах время течет по-разному...
"Кем же ты станешь после перевоплощения, Сю? С тобой можно будет общаться?"
"Я стану тем, кем я стану, - заверил Сю. - Общение возможно всегда, а иногда и просто необходимо. У тебя есть еще время, пока твой пацан спит. Учреждению о нем ничего неизвестно. Делай то, что тебе необходимо сделать, и отправляйся к нему".
"Я все понял, Сю. Спасибо тебе, милый бедж, мне всегда очень приятно с тобой общаться".
"Принимаю к сведению", - ответил Сю и исчез из моего сознания.
Я поднялся, задев плечом эагремевший угол жестяного подоконника. Я частенько его задевал.
- Не спится, сосед? - донеслось снизу сквозь кашель и сморканье. - Бабу тебе надо бы потеплей. Борща повкусней, да мохнатку потесней! - Дядя Коля эахихикал и заплевался.
Я ничего не ответил. Я положил пистолет в карман, вошел в комнату, включил настольную лампу и, сев за стол, достал бумагу и ручку.
Я старался писать кратко и ясно, без философствования и предполагаемых выводов, не особенно заботясь о красоте слога и стиля. Теперь я уже не творил повествование о Штурмовике и Доме, охраняемом летающими белыми полотнищами со смертоносными глазами и испускающими вой, от которого сходили с ума атакующие и гнулись дула самоходных орудий. Я просто торопливо набрасывал заметки о Хруфре, Учреждении и известных мне нормах работы Учреждения. И о его окнах, выходящих в другие миры; у каждого окна Учреждения мог сидеть наблюдатель, и каждое окно каждого дома моего города могло быть окном Учреждения.
Поставив последнюю точку, я положил листки в нагрудный карман куртки и, торопливо соорудив на кухне несколько бутербродов с подсохшим сыром, вышел на балкон. Город спал, за облаками угадывалось зловещее черное пятно. Я повернулся в ту сторону, откуда недавно донесся крик птицы Рон, и шагнул в Долину Отражений.
Долина Отражений оказалась довольно обширной впадиной, со всех сторон окруженной невысокими зелеными холмами; склоны холмов напоминали пологие лестницы с широкими ступенями, сооруженные каким-нибудь местным Полифемом. В тщательно промытом небе безобидно и ласково светило вполнакала местное симпатичное солнышко. По затканному салатного цвета травой дну впадины все тот же Полифем расставил по своему усмотрению (вероятно, в часы досуга) высокие глыбы самой разнообразной формы, похожие на кристаллы. Глыбы не носили никаких следов обработки и наводили на мысль о том, что здесь, над этой тихой долиной, когда-то распался на части удивительный кристаллический метеорит. И самым удивительным было то, что все эти кристаллы состояли из сплошных зеркал, наклоненных под самыми разными углами друг к другу. В тысячах больших и маленьких зеркал бесконечное число раз отражались, дробясь и множась, искажаясь, как в комнате смеха, отражения зеркальных глыб, отражения отражений, отражения отражений отражений бесчисленных зеленых ступеней на склонах бесчисленных холмов и бесчисленных кусочков неба; и только милое солнышко не отражалось в них, словно было иллюзией, неким призраком, которому не положено иметь ни отражения, ни тени. Это было и к лучшему, иначе любой путник мог мгновенно ослепнуть от бьющего со всех сторон в лицо солнечного света. В долине стояла такая тишина, как ранним утром на закутанном в туман берегу прозрачной реки детства.
