Пол Ди Филиппо - Потерянные страницы
— Ну, что теперь? — спросил я Свина.
— Надраться, конечно. Это ж одна из главных причин удрать без увольнительной, забыл?
Мы нашли действующую пивную, «Железный жернов», в крытом подвале уничтоженного здания. Внутри под тусклым освещением тусовались местные и военные всех наций, не при исполнении. Кадровый состав канадцев общался с группой новозеландцев, стая австралийцев изливала душу своре португальцев. Проститутки и мошенники занимали в пищевой цепи позицию ниже. У нас было полно денег, выпущенных оккупационными войсками, и мы швырнули их на стойку бара, чтобы получить лучшее домашнее пиво герра Фельдферайна.
Свин, причмокивая, выдул две бутылки и вскоре сладко захрапел на стойке. Еще бы, рядом с Сахарной Зайкой не выспишься. Я сам дошел до того состояния, когда перед глазами все плывет и мысли текут свободно, как собаки в песне Дилана.
Мое внимание привлек человек, сидевший слева. Он был в возрасте — лет за шестьдесят, — но в хорошей форме. С бородой, в одежде стиля сафари, какие носят корреспонденты и другие белые, шатаясь по разного рода заведениям в чужих краях. От него исходила печаль мудрости — такого я в людях раньше не встречал. Подвыпивший, я чувствовал своим долгом попытаться приободрить его.
— Полагаю, передо мной господин Хемингуэй, — почтительно проговорил я, поднимая стакан.
— Извини, сынок, Хемингуэй борется с оккупационными войсками на Кубе.
Судя по голосу, он был абсолютно трезв — вероятно, единственный трезвый в этой пивной.
— Но вы же писатель, верно?
— Да. Из «Геральд трибьюн». Вы тоже?
По спине ни с того ни с сего пробежали мурашки. Я неправильно понял вопрос? Зачем он спросил? Моя форма говорит сама за себя, как грыжа сенатора Джонсона. Я считал, что мою ушибленную карму никто не видит. Я глотнул пива и ответил:
— Боюсь, нет. Может, в другой жизни. Если б я не ушел из школы…
Писатель ехидно рассмеялся. Никогда такого жуткого смеха не слышал.
— В другой жизни… Еще раз ты жить не захочешь, не сомневайся.
— Откуда такая уверенность?
Он схватил меня за рукав и пристально вгляделся.
— Я расскажу тебе одну историю, и ты поймешь сам.
Отпустив мою руку, писатель начал рассказывать:
— В 1985-м мне было восемнадцать…
— Сейчас шестьдесят пятый. Это будущее, — прервал я.
— Твое будущее. А некогда мое настоящее. Теперь оно никому не будущее. Не важно, не перебивай. Я эту историю редко рассказываю и могу передумать. В 1985 году я был простым солдатом. Жил в мире, какой тебе трудно представить. Видишь ли, Соединенные Штаты и Советский Союз были до зубов вооружены атомными бомбами. Имеешь представление, что это такое?
— Что-то связанное с атомами… — только и сумел выдать я.
— Правильно. Взрывчатое устройство, в котором расщепляются атомы, производя невероятную разрушительную силу. Они были изобретены во время Второй мировой…
— Правда?
— В моем мире — да. А после войны их производили тысячами и устанавливали в ракетах…
— Что такое ракеты, я знаю. Диво так диво. Они мне всегда нравились, но я ни разу не видел настолько большую, чтобы поднять бомбу. Фейерверки всякие.
— Поверь мне, можно построить такую мощную ракету, что перелетит океан. Представляешь тот мир? Он весь стал заложником двух сверхдержав, располагавших достаточным мегатоннажем, чтобы разрушить всю экосистему.
Мегатоннажем? Экосистему? Бред сумасшедшего… А псих не унимался.
— В 1985-м свершилось неизбежное. Советским генеральным секретарем был Юрий Андропов: ублюдок, бывший кагэбэшник. Русские проигрывали в Афганистане…
— В Афганистане? Разве на эту землю не англичане претендуют?
— Британская империя распалась после Второй мировой. Они ни на что не могли претендовать. Геополитическая карта зависела исключительно от Штатов и России. Они вдвоем вели игру. Русские вторглись к нашим союзникам в Пакистан, где располагались базы афганских повстанцев. Мы ввели войска, не собираясь использовать ядреное оружие. Конфликт начал расти. Они запустили ракеты, и началась Третья мировая.
Я был простым охранником в штабе командования под Скалистыми горами. Настолько смертоносны были те бомбы, что мы прятали наши задницы под весом гор, чтобы выжить. Первые несколько минут войны — а она длилась всего пару часов — все шло по плану. Генералы сообщили код запуска ракеты солдатам, которые работали в стартовой шахте, прочли переданный им доклад об ущербе, подсчитали свои потери и запустили в ответ вторую партию ракет… Затем все пошло наперекосяк, Мы получали визуальные данные по волоконной оптике — атмосфера, конечно, переполнилась электромагнитными лучами, — и то, что мы увидели…
Мужчина начал рыдать из-за катастрофы, которая еще не произошла и, вероятно, никогда не произойдет. Лицо его скривилось под тяжестью сильных эмоций. Мне это начинало надоедать. Занимательный, но затянутый разговор с выдумщиком, у которого разыгралось воображение, перетек в занудное повествование маньяка с неустановленным диагнозом.
Когда борода пропиталась влагой, старый репортер взял себя в руки, очевидно, задействовав некий внутренний волевой запас, и схватил меня за локоть. Я застыл. Через прикосновение мне передалась уверенность, что все сказанное — правда.
— Бойня вышла жуткой. И ученые, и солдаты сходили с ума. Никто такого не ожидал. В штабе командования начались мятежи, перестрелки и самоубийства. Одни настаивали на продолжении войны, другие — на незамедлительном прекращении.
Я не мог принять ни одну из сторон. Мое сознание было парализовано. Я бросил винтовку и бежал, все глубже и глубже в огромный бункер. Пришел в себя в какой-то лаборатории. Вокруг все были мертвы: покончили с собой. Я хлопнул дверью, и она защелкнулась. Там было некое устройство. Машина времени.
— Иисусе! — Я стряхнул его руку и огляделся в поисках защиты от сумасшедшего, однако все были заняты распитием пива, кроме Свина, который блаженно храпел. Некому мне помочь. — Атомные бомбы, ракеты, это еще ладно. Но машина времени. Вы ожидаете, что я…
— Я от тебя ничего не жду. Просто слушай. Как только я понял, что стою перед отчаянным экспериментальным проектом, неопробованным кораблем в один конец, то решил, что мне делать.
Я хотел прожить век заново, до того года, когда началась последняя война, и потому установил машину на семьдесят лет назад, в 1915-й. Подсчитал, что могу дожить лет до девяноста. Вторая декада века как раз подходила для начала перемен.
В машине были и пространственные параметры. Я выбрал Нью-Йорк. Мгновенное перемещение, очень удобно. И вот я там, странно одетый восемнадцатилетний парень с еще не просохшими от слез глазами. Я твердо знал, что мне делать, и быстро устроился репортером. Невероятно, сколько сенсаций можно описать, когда будущее для тебя открытая книга. Затем я начал с расчетом убивать важных людей.
