Михаил Белов - Улыбка Мицара
Меня мучает вчерашний поступок. Я сказала Мадии, что она не должна полюбить звездолетчика. Зачем, зачем я это сделала? Неужели я стала жестокой? Неужели ожидание и тоска, которые брали меня иногда в железные тиски, превратили сердце в камень? Я вслушиваюсь в себя, пытаюсь добраться до глубины самой себя — и не могу. Чувствую бесконечную боль в душе, от которой некуда деться и некуда спрятаться. Прости меня. Мадия. Я неизлечимо больна усталостью».
На этом обрывался дневник Натальи Тархановой. В спальне было тихо. За окном шел дождь. Струйки воды бежали по стеклу. Мадия воскрешала в памяти вечера, проведенные с бабушкой, их совместные прогулки. Сказки по ночам… «А могу ли я любить, как она?» — спрашивала она себя и, так и не ответив на собственный вопрос, уснула…
Когда Ирма вместе с отцом вышла из ракетоплана, Олимпийская планета предстала перед ней во всем великолепии. Небо густо-голубое, без единого облачка, словно нарисованное детской рукой. И под этим небом сверкал олимпийский стадион. С западной трибуны он уходил к озеру. Оно было пустынным, только у берега покачивалось несколько яхт с желтыми и красными парусами.
В другой раз Ирма отдала бы дань глубокого уважения коллегам — математикам, инженерам, соорудившим уютную планету для отдыха. Сейчас ее мало что интересовало. Инг, ее Инг отказался сопровождать ее на регату! А до начала соревнования целая неделя. Какие восхитительные дни они могли бы провести здесь.
Академик Соболев обеими руками сжимал руль автокара, что-то говорил недовольно; только немного погодя она начала вникать в смысл его слов.
— Я бы изменил орбиту этой планеты, — услышала она. Слишком близко к Земле и много неудобств для участников регаты. Что стоит поднять планету еще на несколько километров над Землей? Теперь извольте подниматься на старт на неудобных летательных аппаратах.
Ирма откинулась назад.
— Разве я не прав? — спрашивал отец.
Навстречу шли юноша и девушка. Он в зеленом, струящемся спортивном комбинезоне, она в красной короткой юбке и белой кофточке. Они подняли руки, приветствуя машину. Ирма с завистью смотрела на них и думала о себе. Ей было грустно и одиноко, но ясный аналитический ум Ирмы был бессилен понять и разложить по полочкам эти чувства, — это было выше ее сил.
Ветер доносил с озера запах цветущих лотосов. Здесь все как на Земле. Озера и реки, города и стадионы. Только в недрах планеты нет ископаемых, потому что ее построили люди.
— Мы редко задумываемся над тем, что окружает нас. А вдумаешься — понимаешь, насколько гениален человек, — говорил Соболев. — Пришел он в это пустое пространство и сказал: я построю себе новое жилище. И построил. А здесь ведь космос, абсолютный нуль, смертельные космические лучи, невесомость. Когда человечество проголосует за «Солнце», мы всю нашу планетную систему превратим в цветущий сад. Ты меня слышишь?
О чем это он? Ничего не различая от слез, Ирма достала носовой платок. Соболев прервал фразу:
— Ты плачешь? Тебя ждет звание абсолютной чемпионки, а ты плачешь? Не понимаю тебя, Ирма. У тебя нет никаких причин для слез. Может, ты скажешь старому отцу, что тебя огорчает?
— Да ничего меня не огорчает.
— Но я ни разу не видел, чтобы ты плакала. Это в прошлом люди плакали от обид, неудач, зависти. В наш век, на мой взгляд, слезы — глупейший анахронизм. И вдруг моя дочь, один из лучших математиков Планеты, ревет, как пятилетняя девочка. Объясни, в чем дело? Я не только твой отец, но и друг. Я, кажется, сделал все возможное, чтобы ты была счастлива.
«Очевидно, не все», — хотелось сказать Ирме, но она промолчала. До сих пор она рассуждала точно так же, как отец, и возражать ему было нечего, пока…
Встреча с Лунем на ракетодроме была короткой и неожиданной. Она заметила его среди пассажиров рейсового планетолета. Встретившись с ней глазами, он стал пробиваться к ней сквозь толпу. Лунь встретил ее улыбкой, но, вглядевшись в лицо звездолетчика, Ирма поняла, что он улыбается просто из вежливости. Она почувствовала это как-то сразу, и что-то оборвалось в душе ее. Может быть, Лунь связывает ее имя с именем «друга дома» профессора Эллиота? Она держала Луня за руку и что-то говорила ему, а сама пыталась разобраться, что с ней происходит. Лунь посмотрел на нее и чуть шевельнул губами, но она поняла: «Не надо». А что — «не надо»? Сердце у нее упало. Они скоро простились, и Ирма понимала — навсегда.
— Вытри слезы, — грубовато посоветовал отец, когда автокар выезжал, на посадочную площадку отеля. — Вот так-то лучше.
Большая солнечная регата собирала огромное количество участников. На Олимпийскую планету непрерывным потоком мчались планетолеты. Приезжали спортсмены, тренеры-инженеры, туристы, болельщики… У центральной трибуны, откуда яхтсмены поднимались в космос на стартовую площадку, световое табло через каждый час сообщало, сколько прибыло спортсменов и откуда.
Прием заявок прекратился за день до открытия регаты. Съехалось свыше десяти тысяч спортсменов и свыше миллиона болельщиков. Рекордное количество участников, рекордное количество зрителей. Огромный стадион, вмещающий восемьсот тысяч человек, стал тесен. Пришлось в срочном порядке надстраивать висячие трибуны.
Идея солнечной регаты зародилась в середине прошлого столетия. Авторами ее были люди самых древних земных профессий: агрономы Георгий Байков и Томас Скалл. И натолкнули их на идею регаты гектары и Солнце. Они рассудили так: солнечные лучи оказывают давление на один гектар земли с силой в пятнадцать граммов. А чему оно равняется в космосе, где нет ни трения, ни тяжести? Очевидно, им это надо было внать чисто для земных агрономических целей, и они решили подняться в космос. Изготовили парус из тончайшего поливтилена площадью в один гектар. Для агрономических целей их опыт не пригодился, но им понравилось парить в космосе. Трое суток гнали яхту агрономов межпланетные «ветры» и «течения». Нашли их за сто тысяч километров от места высадки в космосе. В свое время об атом много писалось. Через год вместе с ними на парусную гонку поднялись инженеры, строители звездолетов.
Первая регата проводилась сто лет назад. В ней участвовало девяносто семь яхтсменов. Условия соревнования были простыми — кто быстрее пройдет дистанцию в десять тысяч километров. Постепенно условия соревнования усложнялись. Поводом послужило происшествие, случившееся шестьдесят лет назад. У будущего чемпиона Ежека Бажовского в середине пути вдруг сникли паруса. В этих случаях яхтсмен включает ракетодвигатель и уводит свою яхту из района соревнований. Бажовский не захотел бросить гонки, тем более что он все время шел впереди. Ему все-таки удалось развернуть гигантский парус, найти нужный угол к лучам солнца и финишировать первым с довольно высоким для тех времен рекордом — шесть часов тридцать семь минут и семнадцать секунд.
