Владимир Ильин - Куб со стертыми гранями
— Скажите, Рубела, вы слышали когда-нибудь о хардерах?
Она (хотя к этому бесполому существу больше подходит местоимение среднего рода) поворачивает в мою сторону лицо, но долго молчит, и я начинаю уже опасаться, что разговор между нами не состоится.
Но музыкантша, наконец, открывает рот — правда, чтобы задать мне встречный вопрос:
— Вы не против, уважаемый Мигуль, если я буду во время разговора с вами потихонечку играть?
Я пожимаю плечами:
— Если вам так угодно…
Никаких видимых изменений в фигурке, застывшей на сиденье кресла-каталки, не происходит, но футляр синтез-гармонии внезапно раскрывается сам собой, и оттуда показывается инструмент, который, словно влекомый чьей-то невидимой рукой, плавно перемещается на колени (если так можно назвать короткие обрубки ниже тазобедренного сустава) своей хозяйке.
Волосы сами собой шевелятся на моей голове, и я начинаю понимать, почему когда-то люди принимали телекинез за колдовскую деятельность духов и ведьм.
Лицо девушки тоже остается неподвижным, но музыкальный инструмент на ее коленях вдруг начинает издавать приглушенные малогармоничные звуки, странным образом объединяющиеся в полифоничную мелодию.
— Да, я знаю, кто такие хардеры, — вдруг сообщает Фах своим приятным голосом, правда, почему-то с вопросительным ударением на последнем слове. — Но какое отношение…
— Дайте мне обещание, что не только содержание, но и сам факт нашей сегодняшней беседы останется в тайне от всех, — прошу я.
— А Абиль? — слабо протестует она.
— Вы сотрете ему оперативную память.
— Неужели речь идет о такой страшной тайне?
— Если бы было иначе, я бы не разыгрывал весь этот маскарад с концертом, — усмехаюсь я.
— Хорошо, можете на меня положиться.
Мелодия, которая звучит из синтез-гармонии, становится еще более приятной даже для моего неискушенного слуха и набирает громкость. Представляю, с каким недоумением прислушиваются сейчас мои коллеги к музыке. Во всяком случае, такое в Клубе услышишь нечасто…
Я принимаюсь рассказывать Рубеле всю историю с “реграми”, хотя еще полчаса назад вовсе не собирался этого делать. Либо она действительно может навязывать свою волю окружающим — и не этим ли объясняется популярность ее музыкальных упражнений? — либо я почему-то доверяю ей так, как не доверял еще ни одному из “счастливчиков”.
Еще недавно, разговаривая с Щитоносцем, я отказался доложить ему о “реграх”, ссылаясь на то, что это займет слишком много времени. Сейчас же выясняется, что я лукавил, потому что с того момента, как я произношу первое слово и до того, как я закрываю рот, проходит не больше четверти часа.
Всё это время телекинетическая музыка не перестает звучать ни на секунду, и в итоге превращается в довольно простую, но завораживающую композицию. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не отвлекаться на эту нечеловечески-волшебную симфонию.
— Всё это очень занимательно, хардер Лигум, — закончив изложение своей истории, слышу я голос Фах. — И очень похоже на правду. Но в одном вы явно заблуждаетесь. У меня нет никакого прибора, способного переносить меня в прошлое!..
Ее заявление для меня не является неожиданностью. В конце концов, надо было бы быть идиотом, чтобы надеяться, что владелец “регра” откроется первому встречному — даже тому, кто кое о чем уже догадывается.
Гораздо больше в этот момент меня заботит безопасность моей собеседницы, хотя я не случайно избрал именно Клуб в качестве места для беседы. Человеку, находящемуся в этом внешне ничем не примечательном здании, грозит гибель разве что в том случае, если в Клуб угодит многотонная вакуумная бомба. А поскольку подобные взрывы последний раз имели место давным-давно, и то на космическом полигоне между Венерой и Марсом, то опасаться сейчас мне вроде бы нечего.
Тем не менее, помня о печальной судьбе двух предшественников Рубелы, я волнуюсь против своей воли. А тут еще эта странная мелодия!..
Бросив взгляд в скрин-окно, я вижу, что и погода снаружи портится прямо на глазах. Солнце закрывают невесть откуда взявшиеся тучи, так что окрестный пейзаж сразу становится пасмурным и зловещим, а ветер всё усиливается, заставляя деревья жалобно размахивать ветками и шуметь листвой… Неужели ближайший климатизатор вышел из строя? Или то подобие человека, которое находится передо мной, помимо всего прочего способно влиять и на погоду?
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я говорю:
— Извините, уважаемая Рубела, я мог бы вам поверить, если бы не одно обстоятельство.
— Какое?
— То невероятное везение, которое сопутствует вам на протяжении последнего года. Нужны примеры?
— Я слушаю вас.
И тогда я ей выкладываю факты, основными из которых являются, конечно же, несостоявшаяся операция доктора Нея и отказ Рубелы лететь на “Этернеле” на Марс, где ее ждали десятки тысяч зрителей из земных колоний.
Существо в черных очках терпеливо выслушивает мои аргументы, а потом произносит:
— Хорошо, хардер Лигум. Вы были со мной откровенным и открыли мне тайну своего расследования. И мне хотелось бы также быть искренней с вами. Но… но я не могу этого сделать, поймите!..
Ну, вот, пожалуйста… Этого и следовало ожидать.
Я ловлю себя на том, что не знаю, какие дополнительные уговоры пустить в ход в данном случае. Если бы на месте Рубелы был нормальный человек, я бы попытался, наверное, воззвать к его совести и чувству ответственности перед людьми. Но о каком долге перед человечеством можно твердить этой жуткой жертве генетических экспериментов?!..
Между тем, музыка всё набирает силу, и то ли от ее невыразимо печального стона, то ли от крушения надежды на успех переговоров с Фах на мои глаза наворачиваются слёзы, и я с трудом удерживаю себя в руках.
Небо за окном всё больше чернеет, и деревья гнутся уже почти до самой земли. Одна за другой летят сломанные ветки, а тучи на небе явно убыстряют свое движение…
— Почему? — с трудом спрашиваю я Рубелу. — Почему вы не хотите сказать мне правду?
— У вас есть дом? — вдруг интересуется она.
На это мне нечего ответить, и я медленно качаю головой из стороны в сторону.
— У каждого человека должен быть дом, — изрекает она нехитрую истину. — А родители?.. У вас есть мать или отец?
Я хочу сказать, чтобы она прекратила это издевательство и перестала играть. Я чувствую, как мое лицо против моей воли становится мокрым. Я слышу, как где-то далеко гремят раскаты грома, а в дверь сильно стучат.
Но я уже не могу совладать с собой.
— Нет, у меня нет родителей, — шепчут мои вышедшие из повиновения губы. — И никогда не было. Мы, хардеры, рождаемся в результате искусственного оплодотворения…