Николай Гацунаев - Звездный скиталец
- Опять?
Он посмотрел на нее виновато и растерянно. Кивнул.
- Да, Люси. Хочу попытаться еще раз. Последний.
- Ну что ж. - Она взяла сигарету, затянулась одинединственный раз, положила в пепельницу. - Поступай, как считаешь нужным. Но учти: еще на одну вылазку в ту эпоху у меня просто не хватит сил.
- Откуда же ты знаешь, куда я собираюсь? - спросил Симмонс.
- Книги, - она кивнула на стол. - История. Или я ошибаюсь?
- Ты ошибаешься, - поспешно заверил он. - Я хочу побывать в будущем. Двадцатый век. Первая четверть.
- А обо мне ты подумал?
- Прости, Люси. - Он виновато покивал головой. - Ты ведь знаешь, ради чего я все это делаю.
- Это бесполезно, Эрнст. Неужели ты еще не убедился?
- И все-таки я попытаюсь, - упрямо сказал он. - В последний раз.
- Ну что ж... - Она помолчала. - С богом, как говаривали в старину. Но в случае чего на меня не рассчитывай.
Слухи один невероятнее другого ползли по Киркъябу.
- Слышали? Джума-то, Джума... Босяк, сын голоштанника Худакь-буа... На побегушках у Жаббарбия пробавлялся... Воистину неисповедима воля аллаха! Разбогател голодранец Джума, да еще как разбогател! Деньгам счету не знает! - выходил из себя торгаш. Дехканин в чугурме и драном чапане задумчиво поскреб заросший подбородок:
- Не иначе, как аламаном заделался. Ограбил кого-то, а может, убил.
- Или клад отыскал, - вмешался один из мардикаров. - Вокруг Куня-Ургенча до сих пор клады в пустыне находят. После каждой бури, говорят, йомуды на конях по пескам рыскают.
- А я слышал, будто он на пэри женился. Выманил у нее колечко изо рта, вот и женился.
- Сказки все это! Джума к сумасшедшему русскому служить пошел. Все боялись, а он пошел. Вот и пользуется. Сумасшедший-то - богач.
- Что ни говори, а привалило бедняге счастье, - вздохнул дехканин по имени Амин. - Вон какой дворец строить надумал. На каменном фундаменте, из жженого кирпича. Со стеклянными окнами.
- Ты-то откуда знаешь? - усомнился торгаш.
- Знаю, раз говорю. Я с ним вчера из Ургенча в его фаэтоне ехал.
- Ври больше!
- Вон у Эльтузара спроси, он видел.
- Амин правду говорит, - кивнул пожилой дехканин.
- Слышал?
- Да откуда у тебя деньги на фаэтонах разъезжать?
- Видели дурака? Ты что, только проснулся? Какие деньги? Фаэтон-то у Джумы свой.
- Как свой?
- А вот так. И фаэтон новенький, и ерга * - двулетка, и парчовый халат, и сапоги шевровые.
* Иноходец.
- И фуражка на голове! - съехидничал торговец.
- Фуражку не видел, а чустская тюбетейка есть.
- Ври, да не завирайся!
- Не слушай ты его, Амин! Рассказывай, что тебе Джума сказал.
- Я в Ургенче на базаре был. Продал мешок проса, купил детишкам кое-что, поел в рыбожарке и пешком обратно отправился. Иду по дороге, задумался и тут меня какой-то яшуллы * обогнал на фаэтоне. Я еще лошадь заприметил, уж больно хорош ерга. Такому под седлом ходить, а не в упряжке. Только подумал, а яшуллы коня остановил и мне рукой машет. У меня душа в пятки ушла: от яшуллы добра не жди. "Амин! - кричит, иди, садись, подвезу!" Я присмотрелся и глазам не верю: Джума, не Джума?
"Джума-ага, вы это, или не вы? - спрашиваю. -"Я, - говорит. И смеется. - С каких пор ты меня на вы величать стал? Забыл, как коз вместе пасли?"
- Так и спросил?
- Так и спросил. "Помню, - отвечаю, - как не помнить? Только вас не узнать, богатым, видно, будете". - "Почему буду? - смеется. - Я уже богатый. Коня вот купил, фаэтон. Хочу отцу дом построить". - "Давно пора, - говорю. - Старый-то совсем обветшал. Того и гляди завалится, еще придавит кого-нибудь". - "Не придавит, - говорит Джума, - Я такой дом отгрохаю, триста лет простоит. Из жженого кирпича. Да ты лезь в фаэтон, чего стоишь? Поехали".
Влезть-то я влез, а сесть не решаюсь: сиденья новеньким красным бархатом обиты. А Джума смеется: "Садись, не испачкаешься. А замараешь, - не беда, обновлю обивку". Деваться некуда, сел. Едем. Смотрю я на Джуму и не по себе становится: тот и не тот Джума. Лицо белое, руки такие, будто сроду кетмень не держали. А главное - глаза: большущие стали, задумчивые какие-то, печальные. И постарел вроде. А ведь всего месяц прошел, как виделись. Собрался с духом, спрашиваю:
"Ты не заболел, Джума?" - "Нет, - отвечает. - С чего ты взял?" - "Вид у тебя не такой какой-то". - "Не обращай внимания, - говорит. - Устал я, дел много всяких". Ну, я кивнул и молчу, а сам голову ломаю: какие такие дела могут быть у фаэтонщика? И откуда у него деньги, чтобы фаэтон с лошадью купить? А Джума еще масла в
* Уважительное обращение к старшему.
огонь подлил. "Дом под железной крышей построю, - говорит. Полы деревянные, потолки. Окна во всю стену стеклянные. Русские мастера строить будут. На прошлой неделе двери и ставни Абдулле Джину в Хиве заказали, из карагачевых плах режет.
- Абдулле Джину? Так ведь он самому Мухаммадрахимхану двери делает! - ахнул торговец.
- Вот и я не поверил. А Джума знай себе посмеивается: "То ли еще будет! Захочу, дорогу до самого дома камнем вымощу!"
- Дорогу? Камнем?
- Ну да.
- Аллаха бы побоялся!
- А что ему аллах, когда денег девать некуда!
- Тише вы насчет аллаха. Вон мулла Ибад идет, он вам такого аллаха задаст!
- А ты только увидел? Он тут давно ошивается.
- Что же ты молчал, ишак?
- Думал, ты видишь.
- Вот что, земляки, давайте-ка по-хорошему разойдемся, пока не поздно.
- Правильно говорит Амин.
- Верно.
- Айда по домам.
- Гляди, гляди, мулла тоже прочь захромал...
- Подслушивал, сын греха.
- Конечно, подслушивал, собака. Жди теперь беды. Все беку Нураддину доложит. Они с ним друзья.
Кучка быстро редела.
- Дружила собака с палкой! - издали крикнул Амин.
Мулла Ибадулла, уже поравнявшийся с воротами, обернулся, злобно прищурив изъеденные трахомой глаза, погрозил суковатым посохом.
Из увитой плющом беседки Эльсинора наблюдала, как Дюммель распекает прислугу. Выволочки Симмонса пошли барону явно на пользу: если прежде он бывал несдержан в гневе, орал, топал ногами и даже гонялся за провинившимися с кулаками, как это было при встрече с Джумой, то теперь олицетворял собой саму выдержку и олимпийское спокойствие.
Официанты и прочая челядь выстроились вдоль расставленных на аллее банкетных столов, и Дюммель, заложив руки за спину, прохаживался перед шеренгой и, не повышая голоса, монотонно отчитывал их за нерадивость и прочие смертные грехи. Отчитывал скорее для порядка и профилактики, чем по необходимости. Привыкшая к буйному нраву Дюммеля, челядь изумленно таращила глаза и перешептывалась.
- Разговорчики! - негромко, но тем весомее одернул слуг барон. - Предупреждаю: фарфор штучной работы, ему цены нет. Хрусталь - богемский, по специальному заказу изготовлен. Столовое серебро - фамильное. Хоть одна вещь пропадет, - на себя пеняйте. Шкуру спущу, понятно?
