Борис Батыршин - Третий Меморандум
С началом работ на шахте население посёлка увеличилось ещё на тридцать работников и ныне составляло сто пятьдесят три человека, из них три десятка девчонок. Девицы представляли собой сферу обслуживания и научный сектор – под землёй им делать было нечего. Единственное, что беспокоило Валерьяна – это взятые темпы. При всей вере в энтузиазм и сплочённость своего маленького лагеря, он сомневался: выдержат ли? А понижать нагрузки было опасно, дабы не разболтались. Правда, иногда казалось, что эта ежедневная перегрузка уже стала нормой, и по-иному ребята просто не смогут, не захотят. Что ж, дай бог. Ведь находят же силы и силы на флирт, а ещё месяц назад об этом смешно было даже подумать – после ужина ребят хватало максимум на пару песен у костра и – спать, спать, спать…
Потом, конечно, проблема с девицами. Пацаньё в возрасте полового перезревания, того и гляди грызться начнут, а большему количеству девчонок здесь просто нечего делать. И для этих-то тридцати занятия изобретались с натягом. Ну да ладно, разберёмся…
Валерьян заскочил в штабную хибару за несколько минут до выхода в эфир и узрел Майкова, копошащегося возле рации. Военный комендант посёлка так же обладал правом пользования рацией, но – с его, Валерьяна ведома. Сейчас он явно нарушал конвенцию.
– Чем занимаешься? – недобро сощурился Валерьян.
– Рапорт вышестоящему начальству. – борзо отчеканил Анатолий.
По первости он ещё с трудом привыкал к собственному лейтенантству, наглость и заискивание наблюдались в равных долях. Но после недавнего вызова в Кремль и вручения Ордена осталась только наглость.
– Капитан Голубев вызывал на связь, – не моргнув глазом продолжал заливать орденоносец. Валерьян слишком хорошо знал, что это брехня. Пользуясь терминологией Юлиана Семёнова, Майков «работал» на Казакова. Предупредил Валерьяна об этом сам Голубев – бравый капитан «во имя укрепления благосостояния государства» стремился к соединению всех реальных политических сил и сейчас носился в идеей триумвирата, долженствующего спасти отечество. Спасение отечества виделось новоявленному Гаю Юлию в блоке своих военных, валерьяно-жуковских трудяг и, возможно, аграриев Крапивки. Бедняга главнокомандующий, вступив на непривычно скользкий путь политики, жутко метался и то слал проклятия пустопорожней демагогии Самодержца, то каялся и воскрешал в душе ростки былого пиетета перед «блестящими организаторскими способностями» Казакова.
– Вы, товарищ лейтенант… – Майков был единственным человеком в посёлке, к которому Валерьян обращался на «вы», и это доводило «старого служаку» до бешенства – обязаны докладывать мне о своих выходах в эфир, за исключением чрезвычайных обстоятельств. Потрудитесь впредь точно соблюдать инструкции. Можете идти. – и Валерьян картинно указал на дверь. Анатолий, на последнем градусе беленения, развернулся и, нарочито медленно чеканя шаг, очистил помещение. Из-за аккуратно прикрытой двери до Валерьянова слуха донёсся отборный мат и сдавленное рычание.
••••••••••••ИЗ ПИСЬМА С. ЖУКОВА КОНСУЛУ ВАЛЕРИ
«…старый …ливый, бородатый орангутанг! Как твоё ничего? В нашем гадюшнике разнообразно, но скучно. Самодержец говорлив (как всегда – гладко). Баграт ленив и смиренен. Прочие – по-прежнему. Новость – Саня распрощался со своей самочкой и теперь она курсирует из рук в руки, то хвастаясь во всеуслышание, то хнычась в жилетку. У нас родился новый вид спорта, именуемый «молочный брат Координатора». Желающих, как сам понимаешь, немало, да и я сам, старый козёл, не прошёл мимо. Настоятельно рекомендую.
О деле: лично у меня все о ́кей, без сучка без задоринки. Выполняю и перевыполняю. Ребята в норме. С прочими смутно. Т.е. функционируют-то они все вроде бы нормально, но как-то вяло, из-под палки. Дара, наверное, да ещё смерти эти. Впрочем, пусть всё так остаётся подольше – свар нет, дело худо-бедно делается. Маня, вроде бы, зарывается в меру. Левченке я от твоего имени настучал по репе, да он и сам осознал вроде бы.
Собственно, всё. Жму лапу. Привет Вике…»
••••••••••••Вошла Вика. Валерьян, полуобернувшись, кивнул:
– Молодец, что заскочила. Как ты?
– Устала. Ты не ужинал? – она подошла сзади, положила руки на плечи и, наклонившись, чмокнула Валерьяна в шевелюру. – Я сейчас что-нибудь соображу…
Притащив с камбуза холодную жратву, она засуетилась вокруг стола, продолжая рассказывать:
– Ничего страшного, мелочи: пара ссадин и один солнечный удар. Слушай, ты бы повлиял, что ли? Они на этом солнцепёке скоро штабелями падать начнут. Со зверюгами возилась… Тебе не интересно? – Валерьян клевал носом, лежащие на столе бумаги двоились в глазах, слова сливались в радужные чернильные пятна.
– Прости, замотался совсем. Не спал целую вечность… – он рывком вскочил и попытался потянуться, после чего молниеносно сграбастал Вику и чмокнул в нос. – Не сердись, всё равно я в этом ничего не понимаю.
Вика всё свободное время посвящала изучению теллурийской фауны, её лаборатория была завалена разнообразными чучелами, банками с заспиртованными монстрами или частями оных, хитиновой скорлупой и тому подобным зоологическим хламом.
– Кстати, хочешь хохму? Долго думал, что делать с названьицем, которым наградил нас Самодержец, а тут сегодня Алик со второй шахты выдал: «Старые Васюки». Как? Новая Москва – Старые Васюки. Самодержец лопнет от негодования…
С ней было до изумления легко. Приехав в посёлок, она поселилась у Валерьяна, начхав на все пересуды. Впрочем, население восприняло это как само собой разумеющееся. Оказалось, что главное – не скрываться, не устраивать жутких тайн и игры в романтику. Спокойно и просто – два взрослых человека живут вместе. А пуркуа бы и не па? Казаков со своим проектом закона о семье как ячейке общества, естественно, был взбешён, но вмешиваться не пожелал – угнетала двойственность ситуации.
Собственно, отношения между ними были почти супружескими, и в этом «почти» была основная прелесть, и, пожалуй, прочность. Никто никому ничего не обещал, с самого начала правила игры были установлены достаточно чётко: как только кому-либо становится в тягость, он уходит, не вдаваясь ни в какие объяснения. Вика оказалась великолепной партнёршей, но главное заключалось не в сексе: больше всего Валериан любил, уже после близости, уткнуться головой в грудь и лежать так, долго, очень долго, начисто отключаясь от дневной суетни, забывая эротику, блаженно расслабившись, вслушиваясь, как в музыку, в стук её сердца.
