Владимир Савченко - Черные звезды
— Что — курение? — не понял Николай.
— Да нет! Я бывший минер-подрывник. За послевоенные годы столько мин подорвал — не счесть! И всегда бикфордов шнур поджигал от папиросы. Удобно, знаете! С тех пор не могу к взрывчатке подойти без папиросы. Условный рефлекс! — Он снова засмеялся и потянул кабель к электродвигателю.
Николай огляделся: снег уходил к горизонту, белый, чистый. Кое-где из-под него торчали вытянувшиеся по ветру кустики ковыля. Шофер, пожилой человек с усами, вышел из кабины и от нечего делать стучал сапогом по скатам. Техник, что-то напевая, прилаживал кабель к контактам электродвигателя… Все это было так обыденно, что Николая снова охватили сомнения: не может быть, чтобы так просто произошло великое открытие.
Он подошел к закрепленному на врытой в землю бетонной тумбе цилиндрику, потрогал его пальцем. Так что же в нем: антиртуть или просто ртуть?.. На заводе он ставил манипуляторами этот цилиндрик в мезонную камеру и бросил в него свернутые из нейтрид-фольги охлажденные трубочки с примерзшими к ним блестящими брызгами, потом осторожно завинтил крышку. Черный бок цилиндрика ожег палец холодом. “Что же там?” Самойлов положил руку на диск соединительной муфты.
“А что, если… крутнуть сейчас муфту?” Страшное, опасное любопытство, как то, которое иногда тянет человека броситься под колеса мчащегося мимо поезда или с высокой скалы, на секунду овладело им. “Крутнуть муфту — и цилиндр откроется. В него хлынет воздух… И сразу все станет ясным…” Он даже шевельнул мускулами, сдерживаясь, чтобы не “крутнуть”.
— Товарищ Самойлов, все готово! — будто издалека донесся голос техника. — Можете проверить.
— Уф, черт! — Николай отдернул руку, оставив на морозном металле кусочек кожи. “Я, кажется, с ума схожу…”
Он подошел к технику, подергал прикрепленные к контактам кабели:
— Хорошо, поехали обратно…
Темно-серое с лохматыми тучами небо казалось из блиндажа особенно низким. В амбразурах посвистывал ветер, плясали снежинки. Члены комиссии подняли воротники пальто, засунули в карманы озябшие руки. Власов подошел к Николаю, тревожно посмотрел ему в глаза, но ничего не сказал и отошел. “А нос у него синий”, — бессмысленно отметил Николай. Его бил нервный озноб.
Председатель комиссии — академик из Москвы, грузный стареющий красавец, посмотрел на часы:
— Что ж, Николай Николаевич, если все готово, скажите несколько сопровождающих слов и начинайте…
Все замолчали, посмотрели на Самойлова. Ему стало тоскливо, как перед прыжком в осеннюю, леденящую воду.
— Я кратко, товарищи, — внезапно осипшим голосом начал он. — Там, в цилиндрике, около двухсот миллиграммов добытого нами из мезонаторов антивещества. Примерно… Как вы понимаете, мы не могли точно взвесить его. Если это предполагаемая нами антиртуть… (“Трус, трус! Боюсь!”) А это должна быть именно антиртуть! — Голос окреп и зазвучал уверенно. — Если это количество антивещества мгновенно соединится с воздухом, произойдет ядерный взрыв, соответствующий по выделенной энергии примерно семи тысячам тонн тринитротолуола. — Николай перевел дыхание и посмотрел на сероватые в полумраке лица. Он заметил, как академик-председатель ритмично кивал его словам. (“Точь-в-точь, как Тураев когда-то на зачетах, чтобы подбодрить студента”, — подумалось Самойлову.) — Однако взрыва мы производить не будем, — продолжал он, — во-первых, потому, что страна наша отказалась от подобных экспериментов, а во вторых, потому, что это неинтересно, опасно, да и не нужно. Будет осуществлена, так сказать, полууправляемая реакция превращения антивещества в энергию. Отверстие в нейтрид-цилиндре настолько мало, что воздух будет проникать в него в ничтожных количествах. Если наши расчеты оправдаются, то “горение” антиртути продлится пятьдесят — шестьдесят секунд. Если мы не ошиблись, то получим принципиально новый метод использования ядерной энергии. Вот и все…
Николай умолк и с ужасом почувствовал, что только что обретенная уверенность исчезла с последними словами.
— Скажите, — спросил кто-то, — а цилиндр из нейтрида выдержит это?
— Должен выдержать. Во всяком случае, установлено, что нейтрид хорошо выдерживает температуру уранового взрыва… — Самойлов помолчал, потом вопросительно посмотрел на председателя.
Академик кивнул:
— Начинайте…
Николай включил кнопку сирены. По зоне разнеслось протяжное устрашающее завывание, сигнал всем: “Быть в укрытиях!”
Все прильнули к перископам. Сирена замолкла.
Самойлов, ни на кого не глядя, подошел к столику, на котором был укреплен сельсин-мотор следящей системы, включил рубильник и взялся за рукоятку. Сердце билось так громко, что Самойлову казалось, будто стук его слышат все… “А что, если следящая система откажет?”
Сейчас электрический кабель послушно передаст усилие руки за восемь километров, в мотор, соединенный с крышкой цилиндрика. Сначала ротор поддавался туго, но вот сопротивление рукояти ослабло — крышка цилиндрика там, в степи, начала отвинчиваться. Николай, припав к окуляру своего перископа с темным светофильтром, крутнул еще и еще…
Заснеженная равнина, только что казавшаяся в светофильтрах сине-черной, вдруг вспыхнула вдали широким ослепительным бело-голубым заревом, разделившим степь на контрастно-черную и огненно-белую части. Будто многосотметровая электрическая дуга вспыхнула в степи, будто возник канал из жидкого солнца!
После нескольких секунд беззвучия с потолка блиндажа посыпалась пыль, налетел нестерпимо пронзительный, скрежещущий вопль. Это там, у самого горизонта, из булавочного отверстия в нейтрид-цилиндрике вырывалась превратившаяся в пар антиртуть и сгорала космическим огнем.
Немало испытаний видели эти люди, члены комиссии: инженеры, конструкторы, создатели атомных бомб и электростанций, ученые-экспериментаторы. Они видели первые атомные взрывы в воздухе, видели гигантский зловещий гриб высоко в небе… И всегда к восторгу победившего человеческого разума примешивался ужас перед чудовищностью применения величайшего открытия. Но такого они еще не видели, вот уже десять, двадцать, сорок секунд из крошечной точки на краю степи вырывался ревущий ядерный огонь! Но теперь не было ужаса, потому что это строптиво ревела крепко взнузданная, покоренная и обезвреженная, самая могучая из энергий: энергия взаимного уничтожения вещества и антивещества. Люди видели не только огненную полосу в степи — они видели будущее безграничное могущество человека, овладевшего этой энергией: космические ракеты, из нейтридовых дюз которых вырывалось это пламя; могучие машины из нейтрида, создаваемые этим пламенем; растопленные им льды Севера и зазеленевшие пустыни Юга. Они ясно видели будущее.
