Клиффорд Саймак - Всякая плоть - трава
Кто-то шевельнулся возле меня: Нэнси. Видно, она ещё раньше подошла и стала рядом.
- Ты только погляди на них, - сказал я. - Нашли развлечение. Прямо цирк, сейчас начнется парад-алле.
- Они самые простые, обыкновенные люди, - сказала Нэнси. - Нельзя требовать от них слишком много, Брэд. А ты, по-моему, требуешь слишком много. Неужели ты хочешь, что бы те, кто здесь тебя слушал, вот так, сразу, приняли на веру каждое твое слово!
- Твой отец мне поверил.
- Отец - другое дело. Он человек незаурядный. И потом, он какие-то вещи знал заранее, он мог хоть что-то предвидеть. У него тоже был такой телефон. Ему было кое-что известно.
- Кое-что, - повторил я. - Не очень много.
- Я с ним не говорила. Не было случая поговорить с глазу на глаз. А при всех я не могла его спросить. Но я знаю, он тоже замешан в эту историю. Это опасно, Брэд?
- Не думаю. Оттуда, из того мира - уж не знаю, в каком месте и в каком времени он находится, - опасность не грозит. Сейчас пока опасен не чужой мир. Вся опасность в нас самих. Мы должны что-то решить - и решить, как надо, без ошибки.
- Откуда нам знать, какое решение правильное? - возразила Нэнси.
Ведь прежде ничего подобного не случалось.
В том-то и беда, подумал я. Как ни крути, что ни решай, подкрепить решение нечем, опереться не на что.
С улицы донесся какой-то крик, и я придвинулся к окну, чтоб было дальше видно. По середине мостовой шагал Хайрам Мартин, в руке у него был телефон без диска.
Нэнси тоже его заметила.
- Он все-таки возвращает тебе телефон. Забавно, вот не думала...
Это Хайрам и кричал, даже не кричал, а пел - громко, насмешливо, с вызовом:
- Вылезай, чертов гад! Получай свой телефон!
Нэнси тихонько ахнула. Я кинулся к двери, рывком распахнул её и вышел на крыльцо.
Хайрам был уже у ворот, он больше не пел. Минуту мы стояли и смотрели друг на друга. Толпа зашумела, придвинулась ближе. Хайрам поднял аппарат высоко над головой.
- На, держи! - заорал он. - Получай свой телефон, ты, гнусный...
Что он там ещё орал, я не расслышал - толпа взревела, заулюлюкала.
Хайрам запустил в меня аппаратом. Это не мяч и не палка, бросать его несподручно, и бросок вышел неудачный. Трубка на длинном проводе отлетела в сторону. Провод взвился дугой, потом натянулся, траектория аппарата переломилась, и он грохнулся на асфальтовую дорожку на полпути между калиткой и верандой. Во все стороны брызнули осколки пластмассы.
Не раздумывая и не рассчитывая, не помня себя от бешенства, я сбежал с крыльца и ринулся к калитке. Хайрам чуть попятился, я выскочил на улицу и остановился перед ним.
Хватит с меня Хайрама Мартина. Я сыт им по горло. Вот уже два дня он въедается мне в печенки, баста, надоело! Ох, переломать бы ему ребра, живого места не оставить! Чтоб вовек больше не измывался надо мной! Ведь только тем и берет, наглая скотина, что вымахал с телеграфный столб и кулачищи у него точно кувалды!
Как когда-то в детстве, багровая пелена упрямой ненависти застлала мне глаза. Я смотрел сквозь неё на Хайрама - конечно же, он отдубасит меня, как не раз дубасил в школьные годы... все равно, пусть отведает моих кулаков, буду лупить его с восторгом, с наслаждением, изо всех сил!
Кто-то заорал:
- А ну, расступись! Шире круг!
Я кинулся на Хайрама, и он ударил. Ему негде и некогда было путем размахнуться, но его кулак сильно и больно ударил меня в ухо, и я пошатнулся. Хайрам тотчас ударил снова, но второй удар пришелся вкось, я даже не почувствовал боли - и на этот раз дал сдачи. Я влепил ему левой чуть повыше пояса, он скрючился от боли, и я дал ему в зубы, да так, что ожег о них костяшки пальцев, ободрал в кровь. И опять размахнулся изо всех сил, но тут невесть откуда мне на голову обрушился кулак, - мне показалось, голова лопнула; в ушах зазвенело, из глаз посыпались искры.
Под коленями вдруг очутился жесткий асфальт, но я все же поднялся и в глазах прояснилось. Ног я не чувствовал. Казалось, я пробкой плаваю и подскакиваю в воздухе. Где-то близко, наверно в футе от меня возникла рожа Хайрама - губы расквашены, и на рубашке кровь. Я опять ударил по губам пожалуй, не слишком сильно, я порядком выдохся. Но Хайрам зарычал, потом вильнул вбок, я снова кинулся на него.
И тут он меня добил.
Я почувствовал: падаю, валюсь на спину, почему-то я падал очень долго. Наконец, брякнулся о мостовую - она оказалась тверже, чем я думал, и это было больнее, чем удар, который сбил меня с ног.
Я стал шарить вокруг, пытаясь опереться на руки и подняться. А стоит ли хлопотать? - мелькнула мысль. Ну, встану, а он опять меня свалит. Но нет, надо подняться, надо подниматься опять и опять, покуда хватит сил.
Так уж издавна повелось у нас с Хайрамом, таковы правила игры. Всякий раз, как я поднимался, он снова сбивал меня с ног, но я поднимался упрямо, до последнего дыхания, и ни разу не запросил пощады, ни разу не признал себя побежденным. И если я выдержу так до конца жизни, победителем выйду я, а не Хайрам.
Но на этот раз что-то невмочь. Не выходит. Никак не поднимусь. Быть может, пришел тот час, когда мне уже не встать?
Я все шарил ладонями, ища опоры, и вдруг наткнулся на камень.
Наверно, какой-нибудь мальчишка запустил им в воробья ли, в собаку ли или швырнул просто так, для забавы. Камень остался посреди улицы, может, он пролежал здесь не день и не два и теперь я нащупал его правой рукой и стиснул - очень подходящий камень, так удобно поместился в кулаке.
Громадная мясистая ручища опустилась с высоты, сгребла меня за грудки и рывком подняла на ноги.
- Я тебе покажу! - заорал хриплый голос. - Будешь знать, как нападать на представителя порядка.
Опять перед глазами плавает разбитая в кровь морда, искаженная злобой и ненавистью. Как он упивается тем, что он больше, тяжелей, сильнее меня!
Я снова ощутил под собою ноги, яснее различил физиономию Хайрама, а за ним - ещё стену лиц, нетерпеливо теснящуюся толпу, которая жаждет полюбоваться убийством.
Сдаваться нельзя, подумал я, вспоминая наши прежние драки, я никогда не сдавался. Пока держишься на ногах, надо драться, и если даже тебя свалили наземь и ты уже не в силах встать, все равно нельзя признавать себя побежденным.
Хайрам обеими руками вцепился в меня, лицо его придвинулось вплотную.
Я крепче сжал камень и размахнулся. Я размахнулся из последних сил все, что во мне ещё оставалось, я вложил в этот удар: всем корпусом от пояса вверх - и в челюсть.
Голова его резко откинулась на толстой бычьей шее. Он зашатался, разжал пальцы и нескладной тряпичной куклой повалился на мостовую.
Я отступил на шаг и смотрел на Хайрама сверху вниз; в голове прояснилось, я ощутил собственное тело, избитое, в ссадинах и кровоподтеках, - оно болело сплошь, болел каждый сустав и каждый мускул.
