Филип Дик - Человек в высоком замке
— Почему же «естественно»?
— Такова человеческая натура, — сказал Джо, — и природа государства. Подозрительность, страх, жадность. Китайцы думают, что США подрывают господство Британии в Южной Азии, привлекая на свою сторону значительное китайское население; у тех, кто под влиянием Чан Кай-Ши, настроение проамериканское. Англия начинает организовывать то, что они называли «охраняемые районы опеки».
Он ухмыльнулся.
— Другими словами, концентрационные лагеря для тысяч китайцев, подозреваемых в измене. Их обвиняют в саботаже и пропаганде. Черчилль до того…
— Ты хочешь сказать, что он еще у власти? Разве его еще не убрали?
— Вот тут-то британская система и превзошла американскую, — сказал Джо. — Каждые восемь лет США дают пинка под зад своим руководителям, какими бы опытными они ни были. Но Черчиль-то все еще у власти. У США после Тагвелла никогда не было руководителя, подобного ему. Одни ничтожества. И чем старше он, тем властолюбивее и жестче, этот Черчилль. В 1960 году он уже напоминает какого-то древнего властителя Центральной Азии. Никто не смеет ему перечить. Он у власти более двадцати лет.
— О, боже! — воскликнула она.
Она открыла книгу с конца, чтобы найти подтверждение тому, что он говорил.
— С чем я согласен, — продолжал Джо, — так это с тем, что Черчилль во время войны был единственным порядочным лидером Англии. Если бы его оставили у власти, дела Англии были бы гораздо лучше. Вот что я скажу: государство не может быть лучше своего руководителя. Фюрер, принцип — принцип фюрерства, как говорили наци. Они правы. Даже этот американец должен согласиться с нами. Конечно, у него США после войны осуществили колоссальную экономическую экспансию, прибрав к рукам бездонный рынок сбыта в Азии, доставшийся им от японцев. Но этого оказалось недостаточно: таким путем трудно обрести идею. Не получили ее и британцы. В обеих странах правят богачи, плутократия. Если бы победили они, все их думы сводились бы к тому, чтобы увеличить побольше доходы для своей верхушки. Он ошибся, этот Абеденсен: не было бы никаких социальных реформ — не было бы планов повышения жизненного уровня масс. Англосаксонская плутократия не допустила бы этого.
Теперь он говорил как настоящий фашист.
Очевидно, Джо по ее лицу понял, о чем она думает. Он повернулся к ней, снизил скорость и, поглядывая то на нее, то на шедшие впереди машины, горячо проговорил:
— Послушай, я не из интеллектуалов. Фашизму нет в них надобности. Что требуется, так это дело, а теория выводится из действия. Единственное, что требует от нас наше корпоративное государство, — это достижения социальных сил истории. Понимаешь? Это я говорю тебе. Я это точно знаю, Юлиана.
Тон его стал неистовым, даже молящим.
— Эти старые, гнилые, руководимые золотом империи: Британская, Французская, Американская, хотя последняя — только незаконнорожденный ублюдок, а не империя в полном смысле. Все они в равной степени опираются на деньги. Души у них не было, а естественно, не было и будущего, роста не было. Да, наци — это банда головорезов, я с этим согласен. Ты тоже так думаешь? Верно же?
Она через силу улыбнулась: итальянские экзальтации засосали его — он вел машину, извергая из себя целую речь.
— Абеденсену слишком важно, кто победит — США или Англия. Явная нелепость. Они не достойны победы. Они ничем ее не заслужили. Ты когда-нибудь читала что-нибудь из того, что писал дуче? Это откровение. Красивый мужчина. Красивые слова. Он объясняет подоплеку каждого явления. На самом деле основным существом конфликта во время войны была борьба старого против нового. Деньги — вот почему нацисты ошибочно и некстати притянули сюда еврейский вопрос — против коллективного духа масс, названного фашистами «хемейштафт» — народность.
«Он сейчас — вылитый Муссолини», — подумала Юлиана.
— Зверство нацистов — это трагедия.
Джо на минуту замолк, обгоняя еле тащившийся грузовик.
— Но при всякой перемене проигравшему приходится туго. Тут нет ничего нового. Вспомни прежние революции, например французскую, вспомни тактику Кромвеля по отношению к Ирландии. В немецкой философии слишком много темперамента, да и театральности с избытком. Одни шествия чего стоят. Настоящего фашиста никогда не увидишь разглагольствующим. Он всегда действует, как я. Верно?
Она рассмеялась.
— Ты болтаешь со скоростью мили в минуту.
— Я тебе объясняю фашистскую теорию действия! — вне себя вскричал он.
Она не смогла ответить: слишком уж забавно это было. Но человек, сидевший рядом, вовсе не считал это забавным.
Раскрасневшись, он сердито смотрел на нее.
Вены на его лбу вздулись, его начало трясти. Он снова засунул пятерню в лохматую шевелюру и стал ею двигать взад и вперед, ничего не говоря, но глядя ей в глаза.
— Не обижайся на меня, — сказала она.
На какой-то миг ей показалось, что он хочет ее ударить: он уже занес руку, но тут же потянулся к приемнику и включил его.
Из динамика неслась оркестровая музыка, трещали помехи. Она попыталась снова еще раз сосредоточиться на книге.
— Ты права, — сказал Джо после долгой паузы.
— Насчет чего?
— Насчет дважды битой империи. С клоуном вместо вождя. Неудивительно, что мы ничего от этой войны не получили.
Она похлопала его по руке.
— Юлиана, все это муть, — отозвался Джо. — Ничего нет истинного и определенного. Верно?
— Может быть, и так, — отсутствующе произнесла она.
Она продолжала читать.
— Победила Британия.
Джо указал на книгу.
— Избавлю тебя от необходимости выискивать это место. США приходят в упадок, Британия все больше их теснит, продолжая экспансию, сохраняя инициативу. Так что можешь отложить книгу в сторону.
— Надеюсь, в Денвере нам будет весело.
Она закрыла книгу.
— Тебе нужно расслабиться. Я хочу, чтобы ты отдохнул.
«Если тебе не удастся это, — подумала она, — ты развалишься на миллион частей, как лопнувшая пружина. А что тогда будет со мной? Как я вернусь назад? А может, уже сейчас оставить тебя? Очень хочется тех лучших времен, которые ты мне обещал. Я не хочу быть обманутой. Слишком часто меня обманывали прежде другие люди».
— Обязательно будет хорошо, — сказал Джо. — Послушай…
Он как-то странно, оценивающе взглянул на нее.
— Ты слишком увлеклась этой книгой. Вот интересно — представь себе человека, написавшего бестселлер, ну, автора, вроде этого Абеденсена. Пишут ли люди ему письма? Могу поспорить, что многие пишут и хвалят книгу, может быть, даже посещают его.
