Павел Шумилов - Одинокий дракон
— Мне притворяться не надо. Я о паровой машине в первый раз слышу.
— У компьютера спроси, — включаю компьютер.
— Никак не привыкну. Коша, у меня к тебе серьёзный разговор. Что мы будем с Энни делать, если она не захочет с нами остаться?
— Дадим понюхать газа, чтоб забыла наш разговор, отвезём к монастырю и отпустим на все четыре стороны.
— Вот я как раз об этом. Я долго думала. Нельзя у человека память отнимать.
— Так что же нам с ней делать? Убить что ли?
— Лучше убить.
— Ты что, с ума сошла?!
— Ну как ты не понимаешь! У человека дом может сгореть, деньги могут украсть, а память — это его! Это никому трогать нельзя, потому что тогда ничего не останется.
— Как будто мы мало забываем. Тебе сейчас 14 лет. Это около 5000 дней. Ты многие из них вспомнить сможешь? Вот что ты делала в этот день ровно год назад?
— Картошку копала.
— Гмм… А два года назад?
— Картошку копала. Не веришь? Хочешь, поклянусь?
— А три года назад?
— Дождь шёл. Сидела у окна и на мешки заплаты пришивала.
— Убедила. Я так не умею.
— Не будешь память отбирать?
— МЫ не будем.
— Тогда я секрет открою. Вчера день такой, когда все начинают картошку копать. Традиция такая. Тит говорит, вредная, неправильная, но всё равно все так делают. Мы всегда три дня копали, если дождя не было. А ещё я знаю, что ты двадцать раз подумаешь, прежде, чем кого-нибудь убить.
Замечаю, что Энни шевельнулась, показываю глазами Лире.
— Лира, скажи мне правду, я страшный?
— Ага.
— Тогда почему меня никто не боится? Я думаю, люди должны бояться дракона, когда в первый раз увидят, а никто не пугается. Даже когда я делаю вид, что нападаю.
— Ну, я не знаю, у тебя вид всегда — как у домашнего кота. Хвост кверху. Издали ты страшный, а вблизи сразу чувствуется, что хороший. Когда тебе плохо было, я тоже чувствовала. И когда ты очень уставал. Я не знаю, как это объяснить.
Лира наливает себе ещё один стакан сока. От звяканья стекла Энни вздрагивает.
— Коша, если она сейчас не проснётся, я лопну, — заявляет Лира умышленно громко.
— Она уже проснулась. Пусть немножко понежится на солнышке, нас послушает.
— Обгорит ведь. Посмотри, как покраснела, — Лира с полуоборота включается в игру. — Может, одеялом накрыть?
— Не надо. Так она красивее. Ты знаешь, теперь она снова девственница. Побочный эффект. Слышишь, Энни?
Энни даже дышать забыла. Лира тоже поражена.
— Не отзывается, — говорю я Лире. — Энни-воровка, смышлёная головка!
— Неправда! Не воровка я! — не выдерживает Энни, пытается сесть и тут обнаруживает руку. Глаза её округляются, сама белеет.
— Точно солдат говорил, больше тебя ничем не пронять. Руку пока не напрягай, кости ещё не окрепли.
— Она настоящая? — Энни осматривает, ощупывает руку, пытается шевелить пальцами. Рука слушается плохо.
— Вот, возьми. — Лира протягивает маленький мячик. — Неделю подожди, а потом учись его сжимать. Вот так. И ещё упражнение — берёшь два камешка и вертишь на ладони. Вот так, запомнила?
— Да. — Энни берёт мячик левой рукой, смотрит, куда бы его положить, потом торопливо оглядывается, замечает лошадь, закусывает губу.
— Лошадь твоя. Одежда лежит рядом с тобой. Еда на столе. Если хочешь что-то спросить, спрашивай, — сообщает Лира.
— Где я? Что вы от меня хотите?
— Ты рядом с Замком Повелителей. А хотим мы, чтоб ты осталась с нами и стала одной из нас. Смышлёные головы нам очень нужны, — говорю я.
— А что вы со мной сделаете, если я не захочу остаться с вами? Убьёте или только памяти лишите?
Укоризненно смотрю на Лиру.
— Ничего мы с тобой делать не будем. Когда захочешь, тогда и уедешь. Тёплая одежда и палатка в тюке у седла. Завтра дождь будет, можешь мне поверить.
— Почему я должна верить звероящеру?
Лира сжимает кулаки.
— Коша, я ошиблась. Она просто тварь неблагодарная.
— Успокойся. Верить или не верить — это право каждого свободного человека. Вспомни, как сама мне цепью врезала.
Лира затихает, шмыгает носом.
Энни торопливо одевается. Лира приготовила ей костюм Повелителей тёмно-красного цвета. С грустью смотрю, как драконочка скрывается под одеждой. Кончив одеваться, она поворачивается к нам.
— Я благодарна вам за руку, но я вас ни о чём не просила, поэтому ничем вам не обязана. — Направляется к лошади.
— Энни, один вопрос. Только честно, или лучше совсем не отвечай.
— Да.
— Неужели тебе совсем не интересно? Неужели не хочется хоть одним глазком заглянуть в Замок, узнать, как мы живём, что стало с твоими товарищами?
— Хочется. Но ещё больше мне хочется убраться отсюда живой. И как можно быстрее, пока вы не передумали. Если я много буду знать, вы меня живой не выпустите, ни ты, ни она.
— А если я, Дракон, дам слово, что мы не причиним тебе зла, пока ты не начнёшь вредить нам первой?
— То есть, я смогу рассказать кому угодно обо всём, что здесь увижу и услышу. Я правильно поняла?
— Да.
Несколько секунд она обдумывала моё предложение, потом я заметил, что у неё задрожали руки. И губы.
— Хотите поиграть со мной как кошка с мышкой?
— Может, я глупый дракон, но я не понял…
— Чего не понял?! Чего не понял? — Только бы не заплакала. — Против вашей сотни тысяча наших была. Сам магистр выступил! Десяти дней не прошло, а вы на солнышке загораете, вина, закуски, трёп о пустяках. Что получается? Где наша тысяча? Нету! Сгинула! Вы меня за дурочку не держите, я жизнь со всех сторон видела! Если отпускаете меня, значит я последняя осталась.
— Ты думаешь, что мы всех ваших уничтожили?
— Я знаю магистра. Не надо мне говорить, что вы с ним подружились. Он не отступает. Если вы здесь загораете, значит он разбит!
— Тогда зачем тебя отпускаем?
— Чтобы рассказала всем, какие вы крутые да благородные. Мол, с женщинами не воюете, даже со шлюхами. Тысячу мужиков положили, а единственную шлюху не тронули. Даже ручку подлечили. Нет, скажешь?
— Всё ясно. Как бы тебе, Энни, попроще объяснить… Твоя ошибка в том, что ты считаешь нас очень сильными. А мы чрезвычайно сильные. Сильные настолько, что нам даже не надо кого-то убивать. Представь себе выводок щенков. Бегают, под ногами путаются, ботинки грызут, писают, где попало. Кто-нибудь их за это будет убивать? Нет. Если уж очень нашкодят, возьмёт за шкирку, посадит в коробку. Кстати, ты не единственный щенок с отдавленной лапкой. Ещё один был, без трёх пальцев. Ему тоже лапку подлечили.
— Я вам не верю. Я хочу их видеть.
— Кого сначала? Тех, кто в монастыре остался, или тех, с кем ты была?
