Александр Тюрин - Священная война (сборник)
Сухопутный броненосец мчал на всех парах. К притаившимся на холме южанам доносились звуки банджо, обрывки песен и веселый смех. Самоуверенные федералы явно не подозревали о засаде.
– Вперед! – крикнул командир батальона южан, майор Глоссоп, давая приказ к началу атаки.
Стволы подрубленных деревьев упали на рельсы у моста… Оба легких орудия конного отряда изрыгнули пламень, целя в паровоз, и храбрые драгуны Глоссопа ринулись вниз по склону с улюлюканьем и криками, подобно диким индейцам. Оба снаряда недолетом ударили по насыпи, поднимая к небу дым и тучу щебня. Левый борт железнодорожного форта расцвел огнями выстрелов, и на серых мундирах мчащихся к бронепоезду драгун то здесь, то там начали появляться красные отметины.
– Вперед! – горланил во всю мощь луженой глотки старый рубака майор Глоссоп, стараясь разглядеть сквозь дым, почему больше не стреляют его пушки. Придержав коня, он повернул голову назад, и в тот же миг тяжелая пуля 44-го калибра ударила его точно в висок. Он выпал из седла, не проронив более ни звука.
Это был, пожалуй, самый удачный исход последнего часа для бравого наездника из Южной Каролины, покрывшего себя ратной славой еще в Мексиканскую кампанию. Ему не довелось ни увидеть, ни пережить, как за считанные минуты его прославленный отряд превращается в месиво из обуянных ужасом людей и коней, старающихся укрыться от града пуль, сыплющихся без промаха со всех сторон. Драгуны бы с радостью сдались – но всякому было известно, что Джон Турчин не берет пленных.
– Вот теперь прорвались, – Иван Васильевич дружески хлопнул по плечу широко улыбающегося командира разведчиков, поднявшегося в командирскую башенку. – Молодец, Дикий Билл. Мне нечем тебя наградить за твой подвиг. Хотя… – он вытащил из кармана золотые часы с бриллиантовой монограммой. – На вот, отныне они твои! Этот брегет когда-то мне подарил российский император…
Длинноусый верзила с парой, на кавалерийский манер, кольтов у пояса захлопал глазами и даже несколько покраснел.
– Но как я могу, сэр?
– Носи, – генерал Турчин вложил часы в ладонь сержанта Хиккока. – Быть может, сегодня ты сделал для своей страны то, что я когда-то для своей…
Улисс Грант молча глядел на бригадного генерала Джона Турчина, вспоминая первые дни этой проклятой войны. Тогда ему, совсем еще недавно пехотному капитану, пришлось баллотироваться на выборах командира 19-го Иллинойского полка. На это место были предложены двое: он сам и этот тучный бородач, и впрямь казавшийся взрывоопасным. В тот день иллинойцы выбрали Джона Бэзила Турчина и никогда не пожалели об этом. Он же вскоре встал во главе 21-го полка и нынче уже командовал армией. Впрочем, в военных познаниях и командирских талантах Неистового Казака у генерала Гранта не было ни малейших сомнений. Когда бы все офицеры его армии были таковы, война бы давно уже закончилась победой.
– …Президент велел передать вам, что постарается удержать Вашингтон до подхода ваших войск. Это наш единственный шанс, – с нажимом пробасил Неистовый Казак.
Улисс Грант слыл молчуном, и не без оснований. Не говоря ни слова, он подошел к столу и передал генералу Турчину длинную змею телеграфной ленты.
– Вашингтон пал? – пробежав глазами отпечатанный текст срывающимся голосом переспросил Джон Турчин.
Генерал Грант кивнул.
– Мы взяли эту станцию всего 15 минут спустя после того, как ее покинул Упрямец Уолли, – адъютант командующего армией пустился в объяснения, по обычаю подменяя своего неразговорчивого шефа. – Телеграмма предназначалась ему, как и приказ отрезать нам дорогу к восточному побережью.
Ни адъютант, ни Джон Турчин, ни генерал Грант не могли знать, что в эту самую минуту президент с руками лесоруба глядел в толпу южан, с радостными криками вливающуюся по мраморным лестницам в апартаменты Белого Дома. Серые мундиры, блеск штыков, злорадные ухмылки, горящие глаза…
Авраам Линкольн шумно выдохнул. Парадная сабля главнокомандующего с тихим шелестом вышла из ножен.
– Президент мертв! Но дело наше живо! – надсадно крикнул он, с левой руки выстрелил из кольта в набегающую толпу и, вскинув клинок, бросился на штыки.
– Идти в Вашингтон бессмысленно, – наконец выдавил из себя Улисс Грант. – Там мы не найдем ничего, кроме пепелища. Мы потерпели поражение. Это надо признать. Но проигранное сражение не означает проигранной войны. Мы уйдем в Калифорнию, и Кордильеры станут нашей крепостью. Там мы соберем новую армию и на этот раз победим!..
Генерал Грант закончил неслыханно длинную для него речь и повернулся к распахнутой двери станции, за которой на рельсах, еще хранивших следы крови, отдыхал покрытый оспинами пулевых отметин железнодорожный форт Турчина. Никто не должен был видеть слез в глазах несгибаемого генерала.
Император Александр II держал в руках письмо, написанное месяц назад и переданное ему премьер-министром, графом Лорис-Меликовым. Строчки перед глазами расплывались, точно взор умудренного годами венценосца затягивало слезой. Княгиня Екатерина Долгорукова, морганатическая супруга государя, с недавних пор носившая титул княгини Долгоруковой-Юрьевской, удивленно поглядела на супруга.
– Что-то не так, Александр? Плохие известия?
– Как сказать, – император вновь кинул взгляд на четкие, как солдатские шеренги на плац-параде, каллиграфические строки. – Письмо от человека, которого я очень много лет назад знал и числил своим другом.
– И что же?
Государь не ответил, печально окинул взглядом любимую Катеньку и тут же отвел глаза. Словно в утренней дымке за ней проступил образ совсем иной Долгоруковой. Боже, как давно это было!
– Воспоминания об этом человеке тебя чем-то тревожат? – продолжала допытываться Екатерина Михайловна.
Понимая свое шаткое положение при дворе и зная нескрываемую враждебность со стороны детей и прочих родственников императора, она тщилась уберечь своего мужа от малейших волнений и неприятных хлопот. Впрочем, она была искренна в своем порыве, ибо с детских лет и по сей день любила красавца-государя.
Александр II пожал плечами.
– Не то чтобы тревожит. Много лет назад этот человек попросил годовой отпуск для излечения ран, уехал в Америку, да так и не вернулся. Очень жаль, это был весьма достойный человек и храбрый офицер.
– Прости его, Сашенька, – княгиня Долгорукова-Юрьевская присела возле мужа и, положив руки ему на плечи, поглядела в глаза. – Наверняка, если он совершил то, о чем ты говоришь, у него были свои очень веские причины. Он ведь не злоумышлял против тебя?
– Нет, – грустно покачал головой император. – Но он и не испрашивает прощения.
