Рэй Брэдбери - В мгновение ока
Самым веским аргументом в этом противостоянии оказался дробовик. Стоило разок пальнуть — и сад на целую неделю оставили в покое. Зато потом… Кто-то пришел среди ночи и совершил зверство. Без лишнего шума этот варвар обрезал нижние ветки и спилил крону.
— Жалкие завистники, проклятые убийцы, — рыдал Фентрисс. Птицы исчезли.
Унеся с собой блестящую карьеру Амадея Второго.
— Блэк! — взвыл Фентрисс.
— Да, дружище? — откликнулся Блэк, глядя в унылое небо, которое совсем недавно скрывала зелень.
— Где твоя машина?
— Только что была здесь.
— Поехали!
Но поиски не дали результата. Одно дело — найти сбежавшую собаку или снять с телеграфного столба домашнюю кошку. И совсем другое — отыскать в неведомых кущах многобрачие вольных певуний весны, любительниц сладких зерен, да еще убедить их, что в клетке веселей, чем на ветке.
Но друзья все равно спешили от дома к дому, от сада к саду и, притаившись, ловили каждый звук. Стоило им на мгновение обрадоваться, заслышав отдаленное подобие «Аллилуйи» в пении иволги, как они вновь погружались в серые воробьиные сумерки безысходности.
После долгих скитаний по бесконечным лабиринтам улиц и скверов один из двоих, Блэк, решился закурить трубку и высказать свое предположение.
— Ты, случаем, не задумывался о временах года? — произнес он, скрывшись за облаком табачно го дыма.
— Что? О временах года? — взвился Фентрисс.
— Я вот о чем: в ту самую ночь, когда мы лишились и дерева, и певчих пташек… сдается мне, в ту самую ночь грянули первые осенние заморозки.
Фентрисс стукнул себя кулаком по лбу.
— Ты хочешь сказать…
— Твои пернатые музы в срок покинули свое пристанище. Наверное, их стая сейчас пролетает где-нибудь над Сальвадором.
— Если, конечно, это перелетные птицы.
— А у тебя есть сомнения?
Повисла еще одна мучительная пауза, и кулак Фентрисса снова молотом опустился на голову.
— Значит, я в полном дерьме!
— Вот-вот, — поддакнул Блэк.
— Дружище! — воззвал Фентрисс.
— Чем могу служить, сэр?
— Поехали домой.
Это был долгий год, это был краткий год, это был год, вобравший в себя и надежды, и приливы отчаяния, и порывы вдохновения, но Фентрисс про себя называл этот отрезок жизни «Повестью о двух городах»;[58] оставалось только узнать, где находится второй город!
Глупец, упрекал он себя, как же я не сообразил, не принял в расчет, что мои певуньи осенью будут стремиться на юг, а весной возвращаться на север, где опять зазвучит a capella[59] их слаженный хор.
— Ожидание сведет меня с ума, — жаловался он Блэку. — Да еще эти звонки…
Вот и сейчас в комнате дребезжал телефон. Фентрисс снял трубку и заговорил, словно с неразумным ребенком:
— Слушаю. Да. Конечно. Скоро. Когда именно? Очень скоро. — И повесил трубку. — Ну, что при кажешь делать? Это из Филадельфии. Требуют еще одну кантату, и чтоб не хуже первой. С самого утра звонили из Бостона. Накануне — из Венской филармонии. Я всем отвечаю: скоро. Когда? Одному Богу известно. Помешательство какое-то… Где они сейчас, эти ангелочки, что утешали меня своим пением?
Он смахнул на пол стопку атласов и метеорологических карт Мексики, Перу, Гватемалы и Аргентины.
— Наверно, улетели далеко на юг? Неужели мне отправляться за ними следом? Но куда: в Буэнос-Айрес или в Рио, в Масатлан[60] или в Куэрнаваку?[61] А там что? Бродить со слуховым рожком? Стоять под деревом, пока меня не обгадят с головы до ног? Аргентинские критики надорвут животы, если я буду с закрытыми глазами торчать в роще, ожидая каких-то мелодий и недостающих аккордов. Не дай бог, кто-нибудь прознает о цели поездки, об этих поисках — из меня сделают посмешище. Да и то сказать: в какой город направить стопы? Какое выбрать дерево? Такое же, как в моем саду? Вдруг они ищут ночлег в похожих местах? Или в Эквадоре и Перу подойдет любая крона? Видит бог, можно месяцами теряться в догадках и вернуться домой ни с чем, разве что с остатками птичьей трапезы в волосах и зловонными кляксами на пиджаке. Что мне делать, Блэк? Подскажи!
— Ну, прежде всего… — тут Блэк набил трубку, раскурил ее и выдохнул благовонный дым, — …следует выкорчевать пень и посадить новое дерево.
Во время этой беседы они кружили вокруг древесного обрубка и стучали по нему ногами, словно дожидаясь ответа. Но теперь Фентрисс остолбенел, даже не опустив ступню на землю.
— Повтори, что ты сказал?
— Я сказал…
— Разрази меня гром, ты гений! Дай тебя поцеловать!
— Нет уж, избавь! Обнять — еще куда ни шло.
Фентрисс пылко сжал его в объятьях.
— Вот что значит настоящий друг!
— А ты как думал?!
— Надо принести лопату и заступ.
— Ты сходи, а я тут подожду.
Не прошло и минуты, как Фентрисс прибежал с лопатой и топором.
— Может, подсобишь?
Блэк затянулся и выпустил кольцо дыма:
— Ты пока начинай.
— Сколько придется выложить за взрослое дерево?
— Думаю, немало.
— Но если я его посажу, птицы точно вернутся?
Блэк снова выдохнул дым.
— Возможно, что-нибудь из этого и выйдет. Часть вторая: «В самом начале» Чарльза Фентрисса, или что-нибудь в этом роде.
— «В самом начале» или, к примеру, «Возвращение».
— Тоже красиво.
— Или… — Фентрисс ударил пень топором. — «Возрождение». — Он ударил вновь. — «Ода к радости». — Еще удар. — «Весенний урожай». — И еще раз. — «Пусть отзовутся небеса». Как тебе последнее, Блэк?
— Первые вроде бы лучше.
С большим трудом пень удалось выкорчевать, а вслед за тем из питомника доставили новое дерево.
— Не показывайте мне счет, — заявил Фентрисс своему бухгалтеру. — Просто оплатите его.
И посреди сада поднялось самое высокое дерево, которое только можно было найти: того же семейства, что и прежнее, загубленное.
— А вдруг оно зачахнет, прежде чем вернется мой хор? — волновался Фентрисс.
— Хуже будет, если оно приживется, а твой хор облюбует себе другое местечко! — отвечал Блэк.
Судя по всему, новое дерево отнюдь не спешило расставаться с жизнью. Но и не обещало стать цветущим и раскидистым, готовым приютить сладкоголосых певуний с далекого юга.
Время шло; в кроне дерева не наблюдалось никакого движения, и в небе — тоже.
— Должны же они понимать, как я жду?! — сокрушался Фентрисс.
— Это вряд ли — разве что ты обучился межконтинентальной телепатии, — предположил Блэк.
— Я читал исследования Одюбона.[62] У него сказано — пусть даже в этом есть небольшая натяжка, — что ласточки всегда возвращаются день в день, а другие перелетные птицы могут запоздать на одну-две недели.
