Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне
– Чего? – боязливо спросил я.
– Ну, подойди. Разговор есть…
Ерёма был беглый и беспризорный. Лет пять назад он удрал с городской выставки юных техников.
Говорят, его сделали в каком-то кружке электроники из всяких отходов. Запихали в голову несколько старых калькуляторов, а промежутки между ними забили микроячейками памяти от списанной диспетчерской машины "Кристалл-М". Сбежал Ерёма не сразу. Сперва он вёл себя как обычный послушный экспонат: здоровался, решал первоклассникам задачки и раздавал посетителям открытки. Но однажды вечером, когда посетители разошлись и Ерёма смирно сидел в уголке, уборщица уронила ему на голову тяжёлый таз. В Ерёме включилась какая-то музыка, потом он заскрипел, примолк и вдруг сказал уборщице слова, какие порядочный робот не только говорить, но и знать не должен.
Уборщица пожаловалась директору выставки. Тот пригрозил Ерёме, что в наказание отключит его от сети. Ерёма сказал, что больше не будет. А ночью он вмонтировал в себя аккумуляторы и солнечные элементы, выпилил дверной замок и ушёл. И начал вольную жизнь.
В Старогорске Ерёма сразу прославился как хулиган. Он ходил с самодельной жестяной гитарой и хрипло пел пиратские песни из фильма "Галеон идёт из Картахены". За Ерёмой толпой ходили ребята. По их просьбе он танцевал и пускал из ушей маленькие молнии. Но это не самое главное. Сторожа в парке заметили, что по ночам Ерёма разбивает гипсовые статуи. Всяких там физкультурников, купальщиц и стариков с золотыми рыбками. Тут уж Ерёмой занялась милиция. Хотели его размонтировать. Ерёма не дался. Сказал, что не имеют права: он живое мыслящее существо. Ему объяснили, что мыслящие существа так себя не ведут. Ерёма опять пообещал, что больше не будет.
После этого он исчез на год или два. Одни говорили, что он уехал в Нейск и работает экскурсоводом в Техническом музее. Другие, что он тайно живёт в подвале городской библиотеки и по ночам глотает книжную премудрость.
Когда Ерёма снова появился на улицах Старогорска, он вёл себя не так нахально. Но родители и бабушки всё равно запрещали ребятам с ним водиться. Мальчишек, если они грубили и не слушались, называли "ерёмами".
Ерёма не бездельничал. Зимой вместе с дворниками (живыми и автоматическими) он убирал с улиц снег, а летом сидел у входа в парк и чистил всем желающим обувь. Дворникам он помогал бесплатно, а за чистку башмаков требовал мелкие деньги. На эти деньги он покупал всякие радиодетали. Для своих внутренностей. А ещё он покупал табак.
Да, представьте себе, Ерёма курил! Он объяснял, что этим способом прогревает себе нюхательный аппарат. Иначе говоря, блок обоняния.
Мальчишкам, которые с ним знакомились несмотря на запреты, Ерёма дарил механических мышей (чтобы дразнить кошек) и электронные пищалки. Отливал из олова маленьких рыцарей и пистолетики. Но к себе домой Ерёма никого не приглашал. Говорили, что живёт он за городом, на большой железной свалке.
Я с Ерёмой не был знаком. Наверно, потому, что я не очень решительный. Другие подбегут: "Ерёма, привет! Ерёма, как дела? Ерёма, сделай мыша!" А я только издалека поглядывал.
Но Ерёма-то, оказывается, меня знал!
Я неуверенно подошёл. Ерёма втянул в брюхо солнечную батарею, захлопнул дверцы и запер их на проволочный крючок. Потом сел. Свесил с крыши ноги. Ноги были из железных толстых трубок, с резиновыми гармошками на коленях. На одной ноге старый валенок, на другой большущая футбольная бутса. Руки – тоже из трубок с гармошками на сгибах, а ладони и пальцы – из чёрной пластмассы. Туловище похоже на шкаф из некрашеной жести, а голова – угловатая, как почтовый ящик. Рот широченный, губы из пористой резины. Раздвигал их Ерёма, только чтобы сунуть мундштук, а говорил он через динамик на груди.
Нос Ерёме сделали из оранжевого мячика с двумя дырками-ноздрями. А точнее – из баллончика детской клизмы, засунутого острым концом внутрь головы. Глазами служили зелёные индикаторы от старинных ламповых приёмников.
Этими индикаторами Ерёма и смотрел на меня. Не поймёшь, как смотрел: то ли по-хорошему, то ли с насмешкой.
– Да ты не бойся, – сказал он с хрипотцой.
– Я и не боюсь, – хмуро сказал я. – Просто удивился: откуда ты меня знаешь?
– Я всех знаю, – ответил Ерёма с горделивой ноткой. – Память-то электронная. – Он похлопал себя по гулкой голове.
– Электронная, а не знаешь, как меня зовут, – сердито отозвался я.
– Ко… пейкин…
– Сам ты Копейкин! Меня зовут Гелька!.. То есть Гелий. Потому что мой дедушка был астроном, он солнце изучал!
Ерёма, видать, смутился. Сморщил резиновый нос, хрюкнул им.
– Я думал, Копейкин – это фамилия…
– А фамилия – Травушкин.
Ерёма нерешительно покачал ногой в бутсе.
– А почему тогда "Копейкин"?
– Потому что дураки придумали, – буркнул я.
Три года назад в летнем лагере была игра "Взятие крепости", и нас, маленьких, старшие ребята записали в разведчики. И всё так хорошо было сначала, я к самой крепости подобрался, но там вдруг меня схватили и вытащили из травы. И хохочут: "Мы ещё издалека видели, как ты ползёшь. Голова-то блестит на солнце, как новая копейка!"
С тех пор и приклеилось: Копейкин да Копейкин.
У меня и правда волосы такие, с медным отливом. Вернее, с латунным. Особенно когда постригусь ёжиком.
Но при чем тут Копейкин! Такое дурацкое прозвище, будто дело не в волосах, а в том, что цена мне одна копейка…
Ерёма прыгнул с крыши в репейник, с треском шагнул ко мне сквозь стебли. Он был с меня ростом, но гораздо шире.
– Ладно, Ко… Травушкин. – Он виновато помигал индикаторами. – Дураки, они… ты на них тьфу. У меня дело к тебе.
– Что за дело? – важно спросил я и обрадовался: теперь у моего опоздания уважительная причина. Скажу Юрке: Ерёму встретил, о делах говорили.
– У тебя случайно нет старого лампового приёмника, – спросил Ерёма и переступил валенком и бутсой. – Тут у меня в потрохах одна лампа сгорела. Теперь оглох на левое ухо и в затылке ломит. Пакостно так…
– Разве ты не на транзисторах? – удивился я.
– Во мне всего хватает. Собирали-то, можно сказать, из утиля. Я в себе кое-что заменяю потихоньку, а для этой лампы никак не отыщу транзисторного эквивалента. Замаялся… Может, найдётся приёмник?
– Ты заранее знал, что найдётся, или наугад? – спросил я.
– Есть?! – обрадовался Ерёма. – Я не знал. Я логически. Думаю, у Ко… у Травушкина дом старинный, на чердаке, наверно, всякого барахла хватает.
Дом у нас правда старый, ещё при дедушкиных родителях построен. Маленький, но двухэтажный, с четырёхскатной крышей, под которой просторный чердак. С высокими берёзами у окошка моей комнаты. Я его люблю, наш дом…
