Фрэнк Херберт - Дюна
— Самая проклятая смесь, которую я когда-либо пил, — сказал Айдахо. Он пытался привлечь к себе всеобщее внимание. — Впервые моя шпага иск-к-купалась в крови Граммана? Убил Харкон… Харкон… убил во славу Герцога.
Уйе повернулся, посмотрел на чашку в руке Шадоут.
— Что это?
— Кофеин, — сказала Джессика.
— Выпейте, я приказываю.
Голова Айдахо качнулась в сторону Уйе и он шагнул к нему, увлекая за собой охранников.
— С-сыт мил-лостью Имперской Вселенной, док. Т-теперь буду, делать, как хочу.
— После того, как вы это выпьете, — сказал доктор Уйе. — Это всего лишь кофеин.
— Мерзкий, как и все здесь! Чер-ртово солнце слишком яркое. Ни-че-го в своем свете. Все неверное или…
— Ну-ну, сейчас уже поздно, — сказал доктор. Он говорил нарочно спокойным тоном. — Выпейте это как послушный мальчик. Вам станет лучше.
— Не хочу, чтобы мне стало лучше!
— Мы не можем спорить с ним всю ночь, — сказала Джессика. И подумала: «Такое состояние следует лечить покоем».
— Вам ни к чему здесь оставаться, моя госпожа, — сказал Уйе. — Я могу сам о нем позаботиться.
Джессика покачала головой. Шагнув вперед, она резко ударила Айдахо по щеке. Вместе с охранниками он отступил назад, глядя на нее.
— Нельзя так вести себя в доме вашего Герцога, — сказала она. — А теперь выпейте это! Это приказ!
Айдахо выпрямился, со злобой глядя на нее. Медленно и раздельно он проговорил:
— Я не собираюсь подчиняться приказам проклятой шпионки Харконненов.
Уйе онемел, не отрывая взгляда от лица Джессики.
Ее лицо сразу стало мертвенно-бледным, но она осталась на месте. Все стало ей ясно: неясные намеки, которые она слышала в словах, видела в действиях окружающих ее людей, можно было теперь перевести на понятный язык. Ее охватил такой приступ гнева, что она не могла ничего сказать. Ей понадобилось прибегнуть к самым откровенным ее знаниям Бене Гессери, чтобы успокоить свой пульс и выровнять дыхание. И даже тогда перед ее глазами вспыхивали круги. «Айдахо всегда поручали слежку за леди». Она бросила взгляд на Уйе. Доктор опустил глаза.
— Вы знали об этом? — повелительным голосом спросила она.
— Я… слышал слухи, моя госпожа. Но я не хотел усугублять ваше бремя.
— Хават! — крикнула она. — Я хочу, чтобы немедленно привели Зуфира Хавата!
— Но, моя госпожа…
— Немедленно!
Это должен быть Хават, подумала она. Такие подозрения, как эти, могут исходить из другого источника. Иначе они должны быть немедленно отброшены.
Айдахо покачал головой, бормоча.
— Черт бы все побрал.
Джессика перевела взгляд на чашку в своей руке и резко выплеснула ее содержимое в лицо Айдахо.
Заприте его в одной из комнат для гостей в восточном крыле, — сказала она. — Пусть проспится.
Оба охранника уныло посмотрели на нее. Один сказал:
— Может быть, нам стоит отвести его еще куда-нибудь, моя леди. Мы могли бы…
— Ему следует находиться там! — отрезала Джессика. — Для него там есть работа. — В ее голосе звучала горечь. — Он умеет так хорошо наблюдать за леди.
Охранник сглотнул.
— Вам известно, где находится Герцог? — спросила она.
— Он на командном посту, моя госпожа.
— Хават с ним?
— Хават в городе, моя госпожа.
— Вы немедленно приведете ко мне Хавата, — сказала Джессика. — Когда он приедет, проводите его в мою гостинную.
— Но, моя госпожа…
— В случае необходимости, я свяжусь с Герцогом, — сказала она. — Надеюсь, такой необходимости не будет. Я не хочу беспокоить его, вмешивая в это дело.
— Да, моя госпожа.
Джессика сунула чашку в руки Шадоут и встретилась с вопрощающим взглядом ее голубых глаз.
— Вы можете идти спать, Шадоут.
— Вы уверены, что я вам не нужна?
Джессика мрачно улыбнулась.
— Уверена.
— Возможно с этим можно подождать до утра, — сказал Уйе. — Я могу дать вам снотворное и…
— Возвращайтесь к себе и оставьте это дело для меня. Я сама решу, что делать, — сказал она. Чтобы смягчить суровость своего тона, она потрепала его по руке. — Это единственный путь.
Высоко подняв голову, она резко повернулась и направилась к себе. Холодные стены… коридоры… знакомая дверь. Она рванула ее на себя, вошла и захлопнула ее за собой. Остановившись возле двери, она замерла, глядя на закрытые защитным полем двери и окна своей гостиной. «Хават? Может ли он быть одним из тех, кого удалось подкупить Харконненам? Что ж, посмотрим…»
Джессика подошла к глубокому старомодному креслу под вышитым чехлом и повернула его так, чтобы можно было сидеть лицом к двери. Внезапно она вспомнила о крисноже, прикрепленным в ножнах к ее ноге. Она сняла ножны и зажала кинжал в руке. Еще раз она внимательно оглядела комнату, впечатывая в памяти каждую мелочь: стул в углу, стулья с прямыми спинками у двери в спальню.
Суспензерные лампы заливали комнату бледно-розовым светом. Она притушила их, села в кресло и, потеребив обивку, оценила ее прочность.
А теперь пусть приходит, подумала она. Увидим, что будет. И она принялась готовить себя к встрече, как это делали Бене Гессери: собрать терпение, наполнить себя силой.
Раньше, чем она ожидала, в дверь постучали и появился Хават. Она наблюдала за ним. Слезящиеся глаза Хавата блестели. Освещение комнаты придавало его морщинистой коже желтоватый оттенок, на рукаве виднелось мокрое пятно.
Она поняла, что это кровь. Указав на один из стульев с высокой спинкой, она сказала:
— Сядь на этот стул лицом ко мне, — велела она. Хават поклонился и сделал так, как она сказала. «Этот пьяный дурак Айдахо», — подумал он. Он изучал лицо Джессики, удивляясь ее твердости.
— Нужно много времени, чтобы все между нами объяснить, — сказала Джессика.
— Что вас беспокоит, моя госпожа? — Он сел, положив руки на колени.
— Не играйте со мной в прятки! — крикнула она. — Если Уйе не сказал вам, зачем вас вызвали, то это должен был сделать один из ваших охранников. Можем мы быть по крайней мере честными друг с другом?
— Как пожелаете, моя госпожа.
— Прежде всего ты ответишь мне на один вопрос, — сказала она. — Являешься ли ты агентом Харконненов?
Хават сорвался со своего стула, его лицо потемнело от гнева. Он резко бросил:
— Вы осмелились меня обвинить в этом?
— Сядьте, — сказала она. — Ты тоже осмелился меня обвинить в этом.
Он медленно опустился на стул. А Джессика, читая его мысли, с облегчением подумала: «Это не Хават».
— Теперь я знаю, что ты хранишь верность моему Герцогу, — сказала она. — Поэтому я готова простить тебе мою обиду.
