Евгений Константинов - Кабанье урочище
– На твоем месте я бы вот этот, с «петушиной» расцветкой поставил, – Налим ткнул пальцем в самый дорогой из всех воблеров.
– Ага! А ты цену этого петуха знаешь?
– Еще бы не знать. Поэтому и рекомендую.
– Ну, что ж, если рекомендуешь… – рыболов поменял воблер на колебалку и, примерившись, филигранно забросил его поближе к дереву. Выждал, когда воблер опустится примерно на полутораметровую глубину и начал подмотку. Тут-то и случилась поклевка. Тапир резко подсек и с возможной быстротой начал вываживание, надеясь, что бойкая рыба не успеет убежать в укрытие, но не тут-то было. Случилось то, чего он боялся – его потенциальный трофей сначала вроде бы поддался, пошел на него, но потом резко развернулся и, судя по всему, застрял в подводных зарослях. Во всяком случае, после нескольких потяжек и рывков спиннингом, сдвинуть рыбу с места не получилось. Возможно, она успела соскочить с крючка, при этом его жала впились в какую-нибудь корягу, либо ветку, торчащую из того же дерева.
Упускать трофей было обидно, еще обидней стала бы потеря дорогущего уловистого воблера. Вообще-то существовало множество способов освобождения приманки от подводных зацепов. К примеру, зайти в противоположную сторону, в которую был сделан заброс, и рывочками заставить крючок отцепиться от коряжки, или, натянув леску до предела, резко ее отпустить – так называемый «пружинный вариант». Этот самый вариант успеха не принес, а пробраться в противоположную сторону заброса мешало все то же дерево.
Испробовав все способы освобождения воблера, за исключением ныряние за ним под воду, Тапир достал свой талисман-полтинник, три раза поцеловал, после чего зажал его зубами и, положившись на авось – либо обрыв лески, либо отцеп, принялся тянуть снасть на себя. Спиннинг согнулся в дугу, до предела натянутая леска аж зазвенела на грани обрыва, но выдержала, справившись с коварным зацепом, приманка вылетела из воды и с приличной скоростью устремилась прямо в грудь своему владельцу.
Подобное в рыболовной практике Тапира порой случалось, и всякий раз он успевал либо пригнуться, либо уклониться от летящего, ощенившегося крючками, «снарядика». Вот и теперь он изогнулся всем телом, чтобы не быть забагренным своим же воблером. Но оказалось, что без этих манипуляций можно было бы и обойтись, так как воблер прервал свой полет, запутавшись в веточках лежавшего в воде дерева.
– Тьфу ты! – Тапир в сердцах выплюнул полтинник-талисман. – И рыба сошла, и с воблером, теперь расстаться придется!
– Фигня, – невозмутимо отреагировал Налим. – Держи леску в натяге, сейчас я освобожу твоего «петуха».
От берега до веточек, в которых застрял воблер, было метра полтора. Налим дотянулся до него сучковатой палкой, подобранной с земли и принялся наматывать на нее леску вместе с ветками. При большом старании эти ветки можно было бы и оторвать, но вместо этого Налим добился того, что дерево стронулось с места и начало медленно к нему приближаться.
– Ну, вот, все в по… – егерь осекся на полуслове и замер, с открытым ртом.
Ветки с запутавшейся в них леской вдруг сами собой зашевелились, начали извиваться словно змеи и тянуться к потревожившему их человеку. Между тем дерево почти уткнулось в берег, и его слегка притопленный конец вдруг резко приподнялся из воды. Стоявший рядом с егерем Тапир с ужасом догадался, что это вовсе не дерево, а огромная рыбина, и что руки и шею Налима обвили не ветки и не змеи, а длиннющие рыбьи усы!
В следующее мгновение рыбина распахнула пасть, усеянную множеством острых зубов, резко сомкнула ее на голове егеря и, словно кто-то дернул ее за хвост, мгновенно исчезла под водой вместе с человеком…
Глава одиннадцатая
Люди и рыбы
Пока спортсмены соревновались, палаточный лагерь был перенесен с одной поляны на другую – очень похожую на первую. Бала она совсем рядом с Лебяжьим озером, и в центре ее также имелся холм, на вершине которого и расположился Петр Васильевич Нешпаев. Он сидел на раскладном стульчике и вспоминал:
«Подальше от воды кабырыбу держать надыть. Чтобы ни капелюшечки на нее не попадало. Если водичка на кабырыбу попадет, беда случится…»
Так всякий раз говорила старушка Лизавета, когда Петр Васильевич задерживал взгляд на причудливой фигурке, вырезанной из дерева. Фигурка была древней, породу дерева – не определить, а ее создатель, наверное, обладал бредовой фантазией. Тело кабырыбы было рыбьим, скорее всего, судачьим – с высоким колючим плавником на спине, и в пасти присутствовали клыки, вот только морда была кабанья. Наверное, поэтому старушка Лизавета так и называла фигурку – кабырыба.
Старушка, что было удивительно, в традиционных богов не верила, зато кабырыба была для ней чем-то вроде иконы. Она держала ее на прибитой в углу полочке, и чтобы до нее достать, Лизавете приходилось вставать на скамеечку. Она не дотрагивалась до кабырыбы, но каждый вечер перед сном неизменно зажигала перед ее мордой новую свечку.
Петр Васильевич поселился у старушки Лизаветы на постоянное жительство и аккуратно платил каждый месяц и за кров, и за питание. Зная, что наследников у Лизаветы нет, коренной москвич надеялся, что после ее смерти, дом достанется ему во владение. Да и сама старушка, которой было далеко за восемьдесят, не раз ему об этом говорила, утверждала даже, что составила в связи с этим завещание, которое отдала в надежные руки.
Она вообще была словоохотливой, знала множество легенд, былей-небылиц вот только на расспросы постояльца о кабырыбе, мол, чем и почему так опасна эта фигурка, конкретного ответа не давала. Только говорила, что если станет кабырыба мокрой, то со всеми кто вокруг окажутся, беда приключится и после этого они, если живыми останутся, сами себя не узнают.
Пришло время, и Петр Васильевич похоронил старушку Лизавету на местном кладбище и, как она и указала в завещании, стал хозяином дома. А еще завещала она ему каждый вечер зажигать перед заменяющей иконостас причудливой фигуркой свечку. Что Петр Васильевич и делал, словно по инерции, до тех пор, пока однажды ночью всерьез не задумался над смыслом фразы старушки – «если кабырыба станет мокрой, то со всеми, кто вокруг окажется, беда приключится».
Ох, как же достали тогда Петра Васильевича и других нормальных рыболовов браконьеры! Бороться с ними было не только сложно, но еще и опасно, могли и выстрелить из кустов в то время, пока ты браконьерские сети уничтожаешь. И чем дальше – тем хуже. Если раньше брэки действовали в одиночку или группками в два-три человека, то в последнее время эти группки решили объединиться в одну большую бригаду под руководством некого Замора – местного авторитета.
