Сергей Малицкий - Легко (сборник)
Павлик и Наташка с некоторым удивлением выслушали эту гневную тираду, посмотрели друг на друга.
— Он меня уже достал, — сказала Наташка. — Давай, отведем его на трамвайную остановку, пускай едет куда хочет.
— У нас в классе тоже один такой есть, — подтвердил Павлик. — Любую игру может сломать. Это ему не так, это не эдак. Между прочим, если верить нашей историчке, некоторые армии, особенно в древности, своих пленных или раненых пристреливали. Я только не помню, чтобы они не мучились, или чтобы самим с ними не мучиться?
Антон сидел в придорожной канаве, растерянно мотая головой и пытаясь понять, продолжается ли «идиотизм», или это ему только кажется.
— Ну! — неожиданно взвизгнул он.
— Пошли, — сказала Наташка. — Клиент нервничает.
Павлик мрачно засопел, поднялся.
— На танки я все равно не полезу. Огородами пойдем, на Миклухинскую остановку.
13
— Где вы их взяли?
Грядищев, в белом халате, с висящей на подбородке марлевой повязкой рассматривал через полупрозрачный полог из тепличной пленки пленников, вокруг которых суетились несколько людей в хирургических халатах.
— Они вышли из зоны на огородах между улицей Бакунина и улицей Бакинских комиссаров, — пояснил Грядищеву Василий Николаевич, следующий за ним как несчастная и неупокоенная тень.
— Контакт с зараженными был?
— Контакта не было. Ребята их сразу положили лицом в пыль, пришлось сделать несколько предупредительных выстрелов вверх. С ними была еще девчонка лет девяти-десяти, успела скрыться в зоне. Стрелять согласно инструкции не стали. Держались с наветренной стороны, накрыли пленкой до прихода отряда Софьи Ивановны. Затем построили туннель и пригнали сюда.
— И кто же из них этот ваш… сталкер? — угрюмо поинтересовался Грядищев.
— Вон тот, мальчик.
— А это кто?
— По всей видимости, его клиент.
— …?
— Ну, то есть, он его, так сказать, выводил из зоны.
— А почему сталкер? Это что, болезнь? Или профессия такая?
— Скорее, хобби. А может, профессия. Так в фантастических романах называется проводник в зону, конкретно в книге …
— Василий Николаевич! У вас есть время читать фантастические романы? Очнитесь, Василий Николаевич. У нас тут никакой фантастики быть не должно и не будет. А если какая фантастика и случится, так мы ее будем последовательно и упорно лечить вплоть до ампутации. И никаких сталкеров в нашем городе не было и не будет. А если заведутся, вытравим их как тараканов с помощью санобработки. Вон, Софья Ивановна лично побрызгает. А если кто этого не понимает, то мы будем ему это настойчиво объяснять. Все вам понятно, Василий Николаевич, или мне повторить это еще восемнадцать раз?
Василий молча кивал и, напрягая все клетки нервной системы (нервной в обоих смыслах), готовился принять на себя лавину, а точнее энергетический сель, вызываемый Грядищевым в самом себе в исключительных случаях, а точнее, в случаях крайней необходимости концентрации энергии для разрешения неразрешимых проблем. Неразрешимыми проблемами интуитивно Грядищев считал те редкие обстоятельства, когда события удивительным образом переставали подчиняться его воле, а дар предвиденья на время угасал так же, как угасает мужская сила у мнительного горожанина. Не от возраста, а от неосторожного слова. И вроде помнится как, и мушка не сбита, и вот она цель, но, верно, слишком влажен порох, и напрасно стучит боек. Что делает горожанин в подобных случаях? Как правило, ничего. Вздыхает. Имитирует усталость после тяжелого трудового дня. Кивает на неблагоприятную климатическую среду и магнитный фон. Ломает шпагу или вешает бутсы на гвоздь. По глупости покупает механические заменители. От отчаянной глупости прибегает к химеотерапии. От ума плюет на временные проблемы и относится к жизни философски. От большого ума воспитывает в себе спортивную злость.
Илья Петрович обладал не только большим умом, он был берсеркером. Но не скандинавским, а нашим, отечественным. Скандинавские викинги — берсеркеры, что известно каждому краеведу, отличались от остальных нормальных древних бандитов тем, что во время боя приходили в состояние неистовства, обладали несокрушимой силой и полной неуязвимостью. Они прыгали в гущу схватки и с бешеным воем и пеной на губах крушили все на своем пути, не обращая внимания на собственные раны, зачастую смертельные. Правда, некоторые историки приписывают эту их способность действию настоя мухомора, который воин, якобы, принимал перед битвой, чтобы отключить собственный рассудок, но это общая ошибка всех ученых, не поверяющих теорию практикой. По необъятным просторам бывшей страны Гардарики и на всем протяжении бывшего пути из варяг в греки миллионы потомков вятичей и кривичей и иже с ними принимали и принимают настойки и похлеще мухоморных, при этом регулярно отключая рассудки, но только что-то маловато среди них воинов, а берсеркеров и подавно — раз, два, и обчелся.
Илья Петрович не нуждался в мухоморной настойке так же, как и в отключении рассудка. Он был берсеркером натуральным. Настойки он, конечно, уважал, но пользовался ими, как правило, после боя для расслабления тела и отдохновения души. И хотя бешеным воем, переходящим в административное шипение, он обладал, но пены на губах у него не было. Зато была огромная психическая сила, сметающая на своем пути все, начиная от любой комиссии и заканчивая любым просителем. К сожалению, Василий как лицо должностное, а значит, подневольное, «сместись» никуда не мог, поэтому стоял напротив Ильи Петровича и от каждого его слова или уменьшался ростом, или погружался в землю не менее чем на палец.
— Ну? — наконец спросил Илья Петрович, словно ожидал от скукожившегося Василия ответа сразу на все заданные вопросы. — Молчишь? А ну-ка, давай сюда этого сталкера!
С этими словами Грядищев сорвал пленку и предстал перед копошащейся белой кучей.
— Софья Ивановна! Бросьте же, наконец, заниматься всякой ерундой!
— Как!? — подняла голову оскорбленная этими словами до глубины души одна из «белых птиц». — Вы куда, Илья Петрович? Не смейте! Я отвечаю…
— Здесь за все отвечаю я! — оборвал ее Грядищев. — Вы все анализы уже взяли?
— Да. Но…
— Какие «но»? Какие «но»? Даже я, человек далекий от медицины, уже понял, что действие зоны на человека психическое! — отчетливо постучал себя по лбу Грядищев. — Что вы их ковыряете? Давайте их сюда. Ну?!
Последнее слово Грядищев произнес столь внушительным тоном, что весь медперсонал, как испуганный курятник, взвился в воздух и разлетелся в стороны. Перед Грядищевым на двух явно гинекологических креслах сидели две истерзанные фигуры. Пунцовый от страха и смущения Павлик и плачущий счастливыми слезами Антон Брысин.
