Артур Кларк - Солнечная буря
— Я это знаю… А, поняла. Вы намекаете, что сегодня мы миновали поворотную точку в деле осуществления проекта?
— А вы как думаете?
— Я думаю, что заголовки надо оставить газетчикам. Ладно. Что там у нас дальше по плану?
23
Хитроу
В марте две тысячи сорокового года — после того как наступило и прошло еще одно унылое Рождество, а до дня солнечной бури осталось чуть больше двух лет, — Мириам Грек решила лично посетить место сооружения щита. Это означало для нее первый в жизни полет в космос.
Водитель вез ее в аэропорт Хитроу от здания «евроиглы», и она чувствовала себя немного виноватой и одновременно взволнованной, как ребенок, прогуливающий школу. Но ей так нужен был отпуск.
«Все так считают — и мои друзья, и враги», — невесело подумала Мириам.
Пригород Лондона Хитроу уже сто лет служил аэропортом, а теперь стал и космопортом. Освещенный неярким солнцем космоплан, стоящий в начале длинной взлетной полосы, снабженной сверхпрочным покрытием, выглядел как-то особенно красиво.
«Боудикка» представляла собой тонкий заостренный цилиндр шестьдесят метров длиной. На носу и хвосте располагались пугающе маленькие стабилизаторы, и даже главные крылья представляли собой короткие, сильно скошенные назад дельта-плоскости. На концах крыльев были установлены объемистые асимметричные капсулы, внутри которых находились основные ракетные двигатели — вернее, они начинали работать как ракеты в космическом вакууме, а в атмосфере Земли действовали как обычные реактивные моторы. Наружная поверхность космоплана была покрыта тускло-белой керамической оболочкой, под которой лежала блестящая черная обшивка — защита от разогрева при обратном входе в плотные слои атмосферы. Эта обшивка была изготовлена из вещества, являвшегося отдаленным потомком термальных плиток, когда-то создававших столько сложностей для достопочтенных космических шаттлов.
Несмотря на машины наземного обеспечения, облепившие космоплан, невзирая на тучи пара, вырывающиеся из цистерн, наполненных криогенным топливом, этот космический корабль и вправду выглядел так, словно принадлежал к другому миру, а на Земле оказался вследствие случайной посадки. Но это был корабль-трудяга, ветеран космоса. Его блестящая наружная обшивка была испещрена раструбами дюз контроля высоты, вокруг которых поверхность была исцарапана и вспучена. Многократные прохождения через плотные слои атмосферы оставили темные следы нагара.
Этим космопланом гордилась Великобритания. На одном борту красовался звездный круг Евразийского союза, на другом развевалось анимационное изображение Юнион-Джека, а на крыльях и на корме были изображены знаменитые концентрические кружки королевских ВВС — как напоминание о том, что эта величавая космическая птица может быть призвана и на военную службу.
Конструкция космоплана уходила корнями в восьмидесятые годы двадцатого века, в первопроходческие исследования таких фирм, как «Бритиш аэроспейс» и «Роллс-ройс». Тогда на бумаге были разработаны «пташки» с такими именами, как «Хотол» и «Скайлон». Но эти исследования оказались отложены до двадцатых годов следующего столетия, когда появилось новое поколение технологий производства материалов и конструкций двигателей. Новый рывок в космос — и в результате флотилия космопланов многоразового использования стала выгодна с коммерческой точки зрения. А когда космопланы действительно начали летать, британцы стали невероятно гордиться своими современными красивыми игрушками.
«Правильно, что выбрали женское имя», — подумала Мириам.
Этот космоплан стал самым красивым детищем британской инженерной аэронавтики со времен «Спитфайра». Имя кельтской царицы, в незапамятные времена одержавшей победу над римлянами, выбрали всенародным голосованием, но оно все же выглядело не слишком тактично теперь, во времена всеевразийской гармонии.
«Но разве лучше было бы выбрать второе имя в таблице рейтинга?» — думала Мириам.
Вторым именем было — «Маргарет Тэтчер».
И все-таки даже во времена объединения Евразии следовало уважать неискоренимую народную сентиментальность — лишь бы только эта сентиментальность впоследствии оборачивалась конструктивностью. Кроме того, как неустанно напоминал Мириам Николаус, две тысячи сороковой был годом выборов. Поэтому она приклеила к губам улыбку и позволила, чтобы ее сфотографировали на фоне сияющей обшивки космоплана.
Поднявшись по небольшому эскалатору, Мириам вошла внутрь космоплана через люк, прорезанный в округлом фюзеляже.
Она оказалась в тесном маленьком помещении. Если бы она ожидала, что внутри ее ожидает элегантность под стать прекрасному внешнему виду космоплана, она бы мгновенно разочаровалась. Двенадцать кресел стояли правильными рядами — совсем как в салоне первого класса в самолете, ничуть не лучше. Даже иллюминаторов в стенках не было.
Мириам приветствовал высокий, необыкновенно подтянутый мужчина в форме пилота компании «Евразийские авиалинии» и фуражке с высоким околышем. Седому пилоту было, наверное, за семьдесят, но черты лица оставались приятными, слегка резковатыми, а голубые глаза — яркими и ясными. Он заговорил уверенно, с легкой хрипотцой.
— Госпожа премьер-министр, я рад приветствовать вас на борту. Я — капитан Джон Перселл, и мне выпала приятная обязанность доставить вас к месту строительства щита. Прошу вас садиться. Сегодня к вашим услугам весь салон, можете выбирать любые места.
Мириам и Николаус сели через один ряд друг от друга, чтобы было побольше свободного места. Перселл помог им пристегнуть угнетающе грубые защитные полукомбинезоны, после чего предложил пассажирам чего-нибудь выпить. Мириам выбрала «Бакс Физз».
«Какого черта? — решила она. — Могу себе позволить».
Николаус от выпивки отказался — несколько раздраженно. Мириам удивляло то, что он порой нервничает.
«Но конечно, каждый имеет право струхнуть перед полетом в космос, — подумала она, — даже в наши дни. Но может быть, здесь кроется что-то еще?»
И она вспомнила о своем намерении попробовать вызвать Николауса на откровенность.
А пресс-секретарь, обернувшись через плечо, проговорил:
— Знаете, это очень напоминает «Конкорд». Этот самолет тоже снаружи выглядел символом последнего слова техники, а пассажирский салон там был маленький и тесный.
Перселл поинтересовался:
— А вы летали на этом старичке, сэр?
— Нет-нет, — покачал головой Николаус. — Несколько лет назад забрался внутрь списанной модели в музее.
