Сергей Чекмаев - Очевидец (сборник)
– Я готов.
Сначала мы забрели в какой-то ресторан.
Меня мигом признали, полезли за столик, пьяно обнимали: «старик, ну ты… это… здорово дал сегодня», нетрезвые красотки с ярко-малиновыми губами шептали на ухо что-то интимное. Со всех сторон протягивали блокноты, пивные подставки, мятые купюры, салфетки, скомканные, в расплывающихся пятнах жира:
– Автограф!
– Подпишите мне, пожалуйста!
Настя потянула за рукав.
– Пойдем отсюда.
В общем шуме я едва расслышал ее слова. Душная, липкая атмосфера вокруг давила с невероятной силой. Голова потяжелела, в глазах поплыли темные круги.
Полегчало мне, только когда мы вышли на улицу. Разом.
– Ф фух… Как хорошо! Спасибо, что вытащила меня оттуда.
– Ты не против, что мы ушли?
Нет, я, конечно, толстокожий и бестактный, но иногда понимаю, что и как сказать.
– Нет. В ресторане нам бы не дали побыть вдвоем.
Настя радостно улыбнулась, но все-таки заботливо спросила:
– Саш, ты после концерта… Устал, наверное.
– Не то слово, как устал. От людей, в основном. Ты не представляешь, как хочется сейчас побыть… – как ни странно, мне хватило такта не сказать «одному», – вне толпы.
– А я – не толпа?
– Нет, ты – мой проводник, гид и просто красивая девушка. Неужели ты считаешь, что я променяю твое общество на душную гостиницу!
Нехитрый комплимент, согласен, но Настя просто расцвела.
– Куда пойдем?
– Твой город, – заметил я, по-джентльменски выставив локоть. – Веди, Сусанин.
Теплая, крепкая ладошка легла мне на руку.
– Тогда – вперед.
Вы, наверное, не поверите, но в ту ночь между нами ничего не было. Мы до утра гуляли по старым улочкам, сидели на парапете древней гранитной набережной, целовались, как подростки, болтали о всякой ерунде.
Мне было хорошо с ней. Так хорошо, как никогда и ни с кем.
А когда прощались, она не просила расписаться на футболке или на афише. Не просила подарить фотографию. Наверное, потому, что ей был нужен Саша, а не Ворон.
Она всхлипывала, уткнувшись мне в плечо.
– Ты… ты еще приедешь к нам? Хотя бы ненадолго?
– К вам не уверен, Настюш, а вот к тебе – обязательно. Не знаю только, когда смогу вырваться… у меня сейчас график очень плотный.
– Правда? – В ее глазах на секунду вспыхнула радость и тут же погасла. Я читал ее мысли, как в открытой книге: ну, конечно, столичная звезда, кумир, что ему какая-то провинциальная девчонка! Завтра уже, небось, и думать забудет.
У меня было решение. Эгоистичное, конечно, но тогда оно казалось правильным.
– Хочешь, приезжай ко мне!
Она встрепенулась:
– А можно?
– Конечно!
Настя замялась, явно стесняясь что-то мне сказать.
– В чем дело, Настюш?
Внезапно меня осенило. Как бы только спросить поделикатнее. Обидится еще.
– У тебя на билет не хватает, да?
– Нет-нет! – Она взяла меня за руку. – Я найду. Обязательно. Только ты правду скажи: я тебе не помешаю?
– Что ты! Наоборот! Ты мне очень нужна! – Не замечая широко открытых счастливых глаз, я продолжил: – Я и выступать-то нормально не смогу! Буду думать только о тебе.
Звякнул мобильник.
– Саша, ты где? – недовольно спросил Артур. – Машина через двадцать минут будет, нам ехать надо.
– Сейчас, – ответил я, – скоро уже.
– Пора? – Настя поднялась на цыпочки и внезапно оказалась одного роста со мной.
– Да. Так ты приедешь?
Она улыбнулась, сразу став красивее в немыслимое количество раз, и поцеловала меня в губы. Уезжать мне сразу же расхотелось. В поцелуе было всё: и горечь разлуки, и надежда, и обещание.
– Обязательно.
И она приехала. Через неделю, подгадав под выходные, когда у меня не было ни репетиций, ни концертов. Два дня я водил ее по Москве, по Воробьевым горам и Поклонке, а потом мы сидели в «Седьмом небе» – ресторан в телебашне поразил ее до глубины души.
Настя остановилась у какой-то дальней родственницы, но вечером в воскресенье мы поехали ко мне. Не сговариваясь. Просто оба решили, что так будет правильно. Шампанское и всякую прочую красоту купили по дороге. Там же, в супермаркете я заказал курьерскую доставку цветов. На утро. Пусть Настя порадуется.
Я не буду описывать пресловутую ночь любви. Мы просто наслаждались друг другом. Наверное, и я, и Настя сбились со счета. Когда я очнулся, она лежала, разметавшись среди скомканных простыней.
– Хочешь шампанского, котенок?
– Да, – прошептала она. – Пожалуйста.
Я ушел за бутылкой, а когда вернулся – не поверил своим глазам: у кровати раздевался Артур!
На меня напал столбняк, и я просто молча стоял и смотрел, как он развязывал галстук, как снял рубашку, как навалился на нее сверху, как начал ритмично двигаться…
Наконец Артур слез, отдуваясь. Неверными руками натянул брюки, долго возился с ширинкой, что-то напевая себе под нос. Настя лежала неподвижно, широко раскрытые глаза бездумно смотрели в потолок.
Артур посмотрел на меня, взял за руку и вытащил а коридор.
– Всё по-честному, – сказал он. – Я лишь пришел за своей долей.
Мне нестерпимо захотелось его ударить. Врезать со всей силы, стереть наглую ухмылку. Я даже сжал кулаки.
Он потрепал меня по плечу, прошел мимо и, обернувшись на пороге, сказал:
– Если помнишь, по контракту мне положены двадцать процентов. Так что побереги силы… – он кивнул на дверь спальни, – и в этом смысле тоже. Завтра у тебя выступление.
– Но почему… – тупо пробормотал я, – почему она…
– Почему она не выцарапала мне глаза? – Артур усмехнулся. – Мальчик, ты еще не понял. Я имею право на всё, что принес тебе Ворон. На всё, понимаешь? И если эта девочка любит тебя так сильно, как думает, то совсем немного, на пятую часть, она любит и меня. Ясно, Саша?
Он подмигнул:
– У тебя с ней любовь, а у меня – так, малая часть, легкая необременительная связь. Неужели ты думаешь, что она пришла за кулисы к тебе одному? И в Москву приехала – только к тебе? Пора поумнеть, Саша.
И ушел.
Букет пришлось выкинуть – какие уж теперь цветы. Шампанское я выпил сам, прямо из горла, наплевав на предупреждение Артура. Разом две бутылки. И, естественно, проснулся наутро с гудящей головой.
Впрочем, концерт всё равно прошел на ура. Фанера не подкачала, мне оставалось только разевать рот и кланяться. Что я и делал.
А Настю я больше никогда не видел. Она ушла ночью, пока я, запершись в ванной, глушил выдохшейся шампанью свое самолюбие и свою совесть.
Обыденная круговерть захватила меня снова, не оставляя ни минуты свободного времени, чтобы подумать обо всем. Артур вел себя так, словно ничего не случилось, словно в его поступке было нечто само собой разумеющееся.
Прошло почти два месяца. Однажды, вернувшись с репетиции, я обнаружил в почтовом ящике сложенную вчетверо газету. Региональную, трехдневной давности. Мое внимание привлекла заметка на последней странице в рубрике «Происшествия», обведенная жирным черным фломастером.
