Бет Рэвис - Ярче солнца
Все тело дрожит — не знаю, от напряжения или удушья. Еще… еще один рывок… вот он. Шлюз. Стискиваю пальцы в попытке ухватиться за край проема. С другой стороны двери стоит Эми. Вытягиваю голову и слезящимися глазами смотрю на нее, прижавшуюся к стеклу.
Последним усилием вталкиваю невесомое тело в шлюз и ударяюсь о потолок уже внутри.
Перед глазами мелькают черные точки.
Шлюз закрывается… так медленно…
Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить планету — ее едва видно с краю между кораблем и пустотой космоса…
Запирается герметичная дверь.
И я уже ничего не вижу.
40. Эми
Как только дверь шлюза закрывается, я дергаю за ручку, но сначала должно восстановиться давление, и только потом можно будет открыть. Через окошко смотрю, как тело Старшего оседает на пол, притянутое гравитацией. Обрушиваю кулаки на дверь, но она даже не дрожит. Он лежит неподвижно; лица не видно под шлемом.
Вечность спустя дверь отпирается, и я рывком раскрываю ее. Бросившись на колени рядом со Старшим, переворачиваю его на спину.
Руки и ноги не шевелятся; громоздкий пластиковый панцирь скафандра мешает его двигать.
Сначала шлем. Голова Старшего вываливается из него и падает на металлический пол.
— Старший, — зову я. — СТАРШИЙ.
Даю ему пощечину, надеясь хоть на какую-нибудь реакцию, но…
Включаю вай-ком и вызываю Дока.
— Спускайтесь на криоуровень! — ору я в браслет на запястье, накидываясь на пластиковые доспехи, вцепляясь в ремни и застежки, продираясь к его груди.
— Что случилось? — спрашивает Док задыхающимся голосом, будто на бегу.
— Старший! — кричу я.
— Я на уровне корабельщиков, но сейчас спущусь.
— Скорее!
Наклоняюсь над Старшим — он не дышит. Прядь моих волос падает ему на лицо, прямо в приоткрытый рот, но он не морщится.
Не знаю, получится ли — надеюсь, но не знаю… откидываю ему голову назад — он такой холодный, — зажимаю нос и делаю искусственное дыхание. Как-то в детстве на занятии в бассейне мы делали его манекену, но у него рот был пластмассовый и совершенно неправдоподобный — ничем не похожий на эту влажную мягкость. Коротко выдыхаю два раза: Уф! Уф! Потом откидываюсь назад, складываю руки и нажимаю ему на грудь.
Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два.
Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два.
Раз, два. Раз, два. Раз, два.
Раз, два.
Уф! Уф!
Раз, два.
Раз, два. Раз, два. Раз, два.
раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два.
Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два.
Ничего.
Раздвараздвараздвараздвараздвараздвараздва.
Господи, почему ничего не получается?! Может, так неправильно? Этот единственный несчастный урок реанимации был сто лет назад, он и вспоминается-то с трудом… вдруг я, наоборот, делаю еще хуже?
Наклоняюсь и снова выдыхаю ему в рот. Приходится проглотить слезы. Я не стану плакать.
Он не умер. Я не дам ему умереть.
Уф!
Отстраняюсь, чтобы еще раз вдохнуть… и едва-едва замечаю… дуновение воздуха от Старшего. Наклоняюсь лицом к его щеке — и чувствую. Дыхание. Его грудь поднимается и опускается, снова и снова. Опускаю лицо к его груди.
Вот оно — биение, слабое, но ровное биение жизни.
Положив голову Старшему на грудь, я наслаждаюсь его теплом и тем, что он все еще жив.
41. Старший
Я прихожу в себя со стоном. Кажется, кто-то раздвинул мне ребра, а потом кое-как закрыл обратно.
— Старший! — Надо мной наклоняется Эми.
— Что случилось? — Мой собственный голос звучит незнакомо и тонко. В носу холодок — в него дует трубочка с воздухом.
— Кажется, ты немножко умер, — говорит Эми и пытается рассмеяться, но звук тает на губах. Глаза у нее красные, будто она долго плакала или сдерживала слезы.
Мгновение лежу неподвижно, прислушиваясь к ощущениям. Мы в Больнице.
— Чувствую себя отвратно, — констатирую наконец.
— Да, так бывает, когда немножко умрешь.
Эми двигается к двери, но я хватаю ее за запястье.
— Не уходи.
— Надо позвать Дока, — объясняет она. — Он ждал, когда ты очнешься.
— Попозже, — говорю я, вытягивая трубку из носа.
— Не надо. Там же кислород.
— Мне и этого хватает, видишь? — Нарочито глубоко вдыхаю и убираю трубку.
Она хмурится, но позволяет притянуть ее к себе и усадить на край кровати. Кусаю губу, но тут же отпускаю — губы все в синяках и болят. Во рту чувствуется вкус меди.
— Я думала, что потеряю тебя, — шепчет Эми, гладя пальцами мою щеку, где еще виден синяк от удара Стиви. Пальцы у нее прохладные и касаются так легко, что я едва чувствую.
— Все нормально, — криво улыбаюсь я. — Даже лучше.
— Точно? — спрашивает она и убирает волосы с моего лица.
— Эми, — начинаю я, сделав глубокий вдох и смакуя вкус воздуха. — Эми, мы добрались. Мы у самой планеты. Мы прилетели.
Она недоверчиво морщит лоб.
— Я видел ее там, снаружи. Я видел Центавра-Землю.
Качает головой, будто перекатывая мои слова внутри.
— Мы приземлимся. Скоро.
Что-то щелкает. Ее взгляд расфокусируется.
— Можно будет разбудить маму с папой, — говорит она медленно. — Мне не придется всю жизнь сидеть на корабле. Я смогу снова выйти улицу. Я увижу солнце.
— Солнца, — поправляю я. — У Центавра. Земли два солнца.
— Солнца. Солнца. — Свет в ее глазах напоминает мне о двух сияющих сферах над нашей планетой.
— Ну, теперь ты рада, что я там был? — спрашиваю с ухмылкой. — Всего-то и пришлось немножко умереть, зато теперь у тебя есть целая планета!
Я ожидал, что она рассмеется или, по крайней мере, улыбнется. Но никак не того, что врежет мне по руке.
— Тупой ты идиот! — И следом еще один удар. — Зачем мне планета без тебя!
У нее глаза округляются, стоит ей сообразить, что она только что сказала. До этого каждый раз, едва разговор заходил о нас, Эми смущенно меняла тему, но теперь, вместо того чтобы отстраниться, она наклоняется ко мне. Рыжие волосы багрянцем проливаются с ее плеч мне на грудь. Пылающая радость, которая охватила ее при упоминании планеты, сменяется чем-то другим, теплым, словно тихое, но неугасающее пламя.
— Без тебя она мне не нужна, — говорит она тихо.
Протянув руку, обнимаю ее за талию и притягиваю к себе, так что она почти лежит на мне. Я чувствую каждый дюйм ее тела; сердце стучит, как сумасшедшее, — странно, что кровать не шатается.
Она выглядит испуганной, но не ускользает.
