Стивен Кинг - Длинный путь
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КРОЛИК
Глава 17
"Мама! Мама! Мама! Мама!"
Преподобный Джим Джонс в момент своего отступничества
Концентраты раздали в пятый и последний раз. Теперь для этого потребовался только один солдат. Осталось ведь всего девять участников. Некоторые из них тупо поглядели на пояса, словно в первый раз видели, и выпустили их из рук, как толстых, разъевшихся змей. Гэррети показалось, что привычный ритуал застегивания пояса занял у него часы. От одной мысли о еде его тошнило.
Стеббинс теперь шел рядом с ним. "Мой ангел-хранитель", отсутствующе подумал Гэррети. Стеббинс улыбался и с шумом грыз крекеры с арахисовым маслом, Гэррети едва не вырвало.
- В чем дело? - спросил Стеббинс с набитым ртом. - Тебе плохо?
- А тебе-то что?
- Так. Если ты сейчас упадешь, я не очень огорчусь.
- Похоже, мы скоро войдем в Массачусетс, - вмешался Макфрис.
Стеббинс кивнул:
- За семнадцать лет мы первые, кто зашел так далеко. Они с ума сойдут.
- Откуда ты столько знаешь о Длинном пути? - спросил Гэррети.
Стеббинс пожал плечами.
- Это же все опубликовано. Чего им скрывать?
- Стеббинс, а что ты сделаешь, если выиграешь? - спросил Макфрис. Стеббинс засмеялся. В струях дождя его тощее, поросшее щетиной лицо напоминало морду изголодавшегося льва.
- А ты что думаешь? Куплю большой желтый "кадиллак" и поставлю по цветному телевизору в каждую комнату?
- Я думаю, - сказал Макфрис, - что ты пожертвуешь две-три сотни Обществу защиты животных.
- Абрахам стал похож на овцу, - оборвал их Гэррети. - На овцу, запутавшуюся в проволоке. Вот что я думаю.
Они прошли под транспарантом, извещающим, что до границы Массачусетса осталось всего пятнадцать миль - Нью-Хэмпшира оказалось не так уж много, лишь узкий перешеек, разделяющий штаты Мэн и Массачусетс.
- Гэррети, - дружелюбно спросил Стеббинс, - ты смог бы трахнуть свою мать?
- Брось, дружок, - Гэррети отыскал в поясе плитку шоколада и целиком запихнул ее в рот. Желудок скрутило, но он все равно проглотил шоколад.
После короткой борьбы с собственными внутренностями он победил. - Знаешь, я думаю, что готов пройти еще день. Еще два дня, если понадобится. Так что оставь эти штучки, Стеббинс. Жри лучше свои крекеры.
Губы Стеббинса чуть сжались - едва заметно, но он заметил, и это подняло ему настроение.
- Слушай, Стеббинс, - сказал он. - А почему ты сам здесь? Скажи нам троим, все равно скоро все кончится, а мы знаем уже, что ты не Супермен. Стеббинс открыл рот и внезапно изверг из себя крекеры с арахисовым маслом, которые только что съел, почти целые, нетронутые желудочным соком.
Он замешкался и получил предупреждение - всего второе с начала пути. Кровь застучала в висках у Гэррети.
- Ну давай, Стеббинс. Пускай тебя вытошнит еще и этим. Расскажи нам. Лицо Стеббинса приобрело оттенок старого сыра, но самообладание уже вернулось к нему.
- Почему я здесь или почему я иду? Что ты хочешь знать?
- Я хочу знать все, - сказал Гэррети.
- Я кролик, - начал Стеббинс. Дождь лил по их лбам, носам, затекал в уши. Впереди них босой парень с красными отметинами лопнувших вен на ногах упал на колени, прополз немного вперед, бешено мотая головой, и затих.
Гэррети с удивлением увидел, что это был Пастор.
- Я кролик, - повторил Стеббинс. - Ты видел таких. Механические кролики, за которыми пускают собак на бегах. Как бы быстро собаки ни бежали, им никогда не догнать кролика. Потому что кролик не из плоти и крови, как они. Раньше в Англии использовали живого кролика, но собаки часто догоняли его. Так гораздо удобнее. Понимаешь, он одурачил меня. Голубые глаза Стеббинса глядели на падающий дождь.
- Скорее даже заколдовал. Превратил меня в кролика. Помнишь "Алису в Стране Чудес"? Но ты прав, Гэррети. Пора перестать быть кроликами, и свиньями, и овцами. Лучше стать людьми... Даже сутенерами и гомиками с 42й улицы. Так лучше, - глаза Стеббинса расширились и горели, и он смотрел на Гэррети и Макфриса в упор. Они опустили глаза. Стеббинс сошел с ума, в этом не было сомнения.
Его голос вырос в захлебывающийся крик:
- Откуда я столько знаю о Длинном пути? Я все знаю! Мне положено!
Майор - мой отец!
Толпа разразилась воплями, словно приветствуя то, что сказал Стеббинс.
Но причина была другой. Это сверкнули выстрелы, добивая упавшего Пастора.
Вот чему они радовались.
- О Боже, - Макфрис облизал растрескавшиеся губы. - Это правда?
- Правда. Я - его ублюдок. Он ведь бабник, этот Майор. Думаю, у него десятки таких ублюдков повсюду. Но он не знал, что я его сын. И я хотел, чтобы он принял это. Поэтому первое, о чем я попрошу, когда выиграю - это чтобы он взял меня к себе. В свой дом.
- Но теперь он знает? - прошептал Макфрис.
- Он сделал из меня кролика. Маленького серого кролика, который заставляет собак бежать быстрее... И дальше. Видишь, это сработало.
Добежали до самого Массачусетса.
- И что теперь? - спросил Гэррети. Стеббинс пожал плечами.
- Кролик стал живым. Видите, я хожу, я говорю. И, если это скоро не кончится, поползу на брюхе, как змея.
Они прошли под линией электропередач. Несколько человек в монтерских кошках висели на столбах над толпой, как гротескные богомолы.
- Сколько времени? - спросил Стеббинс. Его лицо, казалось, расплылось в струях дождя. Это было лицо Олсона, потом лицо Барковича, Абрахама... Потом собственное лицо Гэррети, иссохшее, с мертвыми впадинами глаз, лицо сгнившего пугала на бескрайнем поле.
- Без двадцати десять, - Макфрис усмехнулся жалким подобием своей прежней циничной усмешки. - Хороший будет денек.
Стеббинс кивнул:
- Дождь продлится весь день, Гэррети?
- Думаю, да. Обычно здесь так бывает.
- Пошли, - сказал Макфрис. - Может, уйдем от этого чертового дождя. И они пошли, стараясь держаться прямо, хотя каждого из них гнула и ломала изнутри тупая, немыслимая боль.
Когда они вошли в Массачусетс, их оставалось семеро: Гэррети, Бейкер, Макфрис, спотыкающийся скелет по имени Джордж Филдер, Билл Хафф, высокий парень по фамилии Миллиген, который выглядел здоровее прочих, и Стеббинс. Пограничная суматоха и приветствия медленно проплывали мимо них.
Дождь продолжался, нескончаемый и монотонный. Буйный весенний ветер срывал с встречающих шапки и закручивал их в бледном небе замысловатыми петлями. Незадолго до этого, после того, как Стеббинс сделал свое признание, Гэррети испытал странное чувство подъема. Ноги его, казалось, вспомнили, какими они были раньше. Он словно забрался на вершину горы и взглянул в холодном горном сиянии вниз на купающийся в облаках величественный пик, зная, что с него нет другой дороги, кроме как вниз.
