Алексей Гравицкий - Отдать душу
— Вот и ума прибавилось.
И я почувствовал, как «ума прибавилось».
А на следующий день в магазинчик зашла другая девушка. Она долго смотрела на меня, потом попросила:
— Извините, а можно нэцкэ посмотреть?
— Да, конечно. Вам которого?
— Вон того, толстого, — ее пальчик уткнулся в меня.
Это я-то толстый? Я хотел возмутиться, но не успел, меня подняли и быстро перенесли по воздуху, поставили на стол.
— Если его гладить по голове, то ума прибавится.
— Здорово! Беру.
Так меня поменяли на несколько бумажек, завернули в пакетик и сунули во что-то темное и душное.
Когда я снова оказался на свету, вокруг было много людей. Меня отдали какому-то парню, поздравили его с каким-то там днем и сказали, что если меня гладить по голове, то ума прибавится.
Теперь я стою на секретере. Я — нэцкэ, древняя фигурка. Я молчу, не двигаюсь, не мыслю, а только умнею. Если меня гладить по голове, то ума прибавится. Что? У того, кто гладит? Чушь! Ума прибавится у меня. У меня! За последние две недели мне так голову натерли, что я не просто умен, а очень умен. Да я просто гениален.
Опять не верите? Да что с вас взять, вы же… О! Вон он идет, сейчас у него спросим.
Парень вошел в комнату готовым рвать и метать. Внутри полыхала злоба, а еще была обида. Сессия пошла псу под хвост, экзамен завалил, стипендии не предвидится. Все, он больше не верит в весь этот бред о дарующих ум амулетах и прочую лабуду. Парень распахнул секретер.
Упитанная фигурка стояла на полке и отвратительно улыбалась. Эта глумливая улыбка на толстой рожице так взбесила парня, что он схватил фигурку и швырнул ее со всей силы.
Фигурка пролетела через комнату, ударилась в стену. Можно было предположить, что по стене потечет мощный мозг, с трудом умещающийся внутри нэцкэ, но вместо этого раздался щелчок и в стороны полетели осколки.
Самогипноз
— Извините! — Крик остановил его уже у самых дверей гримерки. Он нехотя остановился, оглянулся. Довольно миловидная девушка неслась к нему через коридор. Щеки ее раскраснелись, глаза горели. Девушка подбежала, перевела дыхание и протянула ему какую-то брошюрку. Он кинул на книжонку беглый взгляд, усмехнулся. Это была его книжка «Секреты гипноза».
— Можно у вас автограф попросить?
— Попросить можно, — согласился он.
— А получить? — Она заискивающе улыбалась, смотрела на него снизу вверх с обожанием. Он улыбнулся в ответ, взял книжонку:
— А перо у вас есть?
— Ручка, — протянула она копеечную шариковую ручку. Он раскрыл книжку и с самодовольной улыбкой вывел: «Милой девушке от лучшего гипнотизера и автора», — после начертал витиеватый росчерк и отдал книжку и ручку обратно.
— Спасибо, — выпалила девушка, заглянула в книжку и добавила: — Меня Юлей зовут.
Он только расхохотался и дописал ее имя, получилось: «Милой девушке Юле от лучшего гипнотизера и автора». Он вернул счастливой глупышке ее «реликвию» и вошел наконец в гримерку. Здесь было пусто. Он устало подошел к зеркалу, уселся и задумался. Нет, он не заискивал, не похвалялся. Он действительно лучший. И дело не в популярности: не в этой книге, не в газетных статьях о нем, не в съемках на телевидении, которые только что закончились…
Будто услыхав его мысли, в дверь постучали, не дожидаясь ответа, приоткрыли, и в щелке между дверью и косяком материализовалась аккуратно причесанная голова. Славик — незаменимый человек по части что-нибудь добыть, организовать. Без Славки он наверняка не имел бы той популярности, какую имеет.
— Ну, ты как? — поинтересовалась аккуратно причесанная голова.
— Нормально, только устал как собака.
— Тогда отдыхай, завтра тебе опять перед камерой…
— Опять? Я думал — уже все.
— Ничего подобного. Отсыпайся и завтра снова в бой.
Дверь закрылась, а он подумал, что быть лучшим оказывается очень тяжело. Устал он, вот бы отоспаться недельку, и чтоб никто не трогал. Или самого себя загипнотизировать, ввести в транс. Так как он лучший, придется долго помучиться, чтобы вывести его из того состояния, в которое сам себя введет. Он глянул в зеркало, на свое отражение. А что, это идея. Он даже развеселился. И потом интересно, кто сильнее: он или он?
И он сделал это. Он посмотрел на свое отражение, пробежал взглядом по груди, плечам, гладко выбритому подбородку, остановился на пышных усах, крупноватом картофелеобразном носу, пролетел взглядом мимо зеркал собственной души и долго смотрел на высокий лоб. А потом осторожно проделал то, чего не делал уже очень давно — заглянул в свои глаза. Поразительно, два чистых глубоких омута приковали его взгляд намертво.
Теперь их было двое: он, смотрящий на свое отражение, и он, испытующе глядящий на него из зеркала. Он смотрел в свои собственные глаза, не отрываясь, он внушал, обрушивался шквалом на самого себя и вскоре почувствовал, что разум замутняется и он теряет волю. И тогда он испугался: а вдруг никто не сможет вывести его из транса, ведь он лучший. Он вздрогнул, попытался оторвать взгляд, но не смог. Страх начал перерастать в панику, тело задергалось в бесполезных конвульсиях. Сейчас он убьет сам себя, введет в транс, из которого его никто не вытащит, ведь он лучший. А сам он не выведет себя из этого состояния, ведь он будет в трансе, в глубоком трансе. Замкнутый круг.
Не паниковать! Он взял себя в руки и попытался оттолкнуть отражение, но оно продолжало давить на него, видимо, по инерции. И со злости, уже плохо соображая, что делает, он кинул всю свою волю на свое отражение. То была битва двух титанов и, вместе с тем, борьба с самим собой.
Два почти черных омута по одну сторону стекла и два точно таких же омута по другую сторону. Воздух накалился, казалось, что еще немного, и начнут полыхать молнии. Капельки пота выступили на лбу, набухли, под собственной тяжестью ручейками ринулись вниз. Разум пульсировал вместе с сердцем, то вспыхивая, то затуманиваясь. Оба обливались потом, у того и у другого слипались глаза. Потом у одного из них в глазах потемнело, мысли унесло, будто смыло прибоем. Последним, что уловил затухающий разум, был звук упавшего на пол тела.
Когда разум очистился и глаза его разомкнулись, он готов был орать от радости и рыдать одновременно. Он сидел перед зеркалом, а по ту сторону стекла валялся он, упавший на пол. По странной иронии судьбы отражения у него больше не было.
Как трудно быть сильнейшим, в который раз за этот день подумал он.
Вторая сущность
Что-то со мной происходит. Что-то меняется во мне. Причем уже давно. Но сегодня как-то чересчур резко. Чересчур. Вон лестница. Я знаю, что в ней четырнадцать ступенек. Казалось бы, что в этом такого, ну знаю и знаю. А все дело в том, что я не должен этого знать. Я вообще никогда не смотрел себе под ноги. Лишь единственный раз, когда в детстве по своей природной рассеянности посеял ключи. Да, пожалуй, это был первый и последний раз, когда я бродил по улицам, уткнувшись носом в асфальт.
