Александр Етоев - Человек из паутины
- Ты, конечно, догадался, что послание сочинил я, подпись Господа тоже подделана лично мною - у Господа же подпись простая - тощий крестик с загогулиной на конце внизу.
Всё это Шамбордай рассказывал, не забывая наполнять рюмки и опрокидывать их внутрь себя, зорко следя при этом, чтобы Ванечка не отлынивал от процесса. Примерно, на шестнадцатой рюмке Ванечка вдруг заметил, что Шамбордай оставляет в каждой бутылке немного алкоголя на донышке.
"Наутро это он, что ли, для опохмелки?" - подумал Ванечка почему-то.
Лапшицкий подслушал мысль и отрицательно помотал головой:
- В остатках вина живет винный червь архиин хорхой, он-то и делает человека алкоголиком.
"Пиздит, как газета "Правда", - подумал Ванечка матерно, - но как красиво пиздит!"
Мгновенно Шамбордай стал серьезным.
- У нас в Сибири, - сказал он голосом совершенно трезвым, будто и не выпито было до этого полных шестнадцать рюмок, - слова крепче, чем "сволочь", в разговоре употреблять не принято. Матерных слов практически здесь вообще не знают, нам других слов хватает, чтобы понимать человека. Но, заметь, - стоит мне только переехать Урал, как весь этот разговорный мусор, вся эта словесная хня, все эти пдёж и пбень хлещут из меня как из дьявольского рога какого-нибудь. В Питере, в Москве, словом в вашей азиатской Европе когда бываю, рот обрастает изнутри, как стенка выгребной ямы или городского отстойника, всякой мохнатой дрянью. Поэтому такой мой тебе совет: когда захочется вдруг матерно выругаться, представь, что вокруг Сибирь, что тихо вокруг, красиво - так зачем такую красоту портить?
Шамбордай чуть-чуть помолчал - ровно столько, чтобы налить семнадцатую и выпить ее за чистоту языка.
- Матерные слова, как плохие книги, - продолжил он, наливая следующую, - высасывают из человека жизненную энергию. Они суть специальные хитроумные дьявольские устройства, которые опыляют нас изнутри специальным невидимым веществом, питательным для бактерий смерти. Кстати, и твоя паутина - следствие подобного же вторжения. Она что-то вроде перхоти, только если перхоть вылечивают обычно шампунем, то, чтобы справиться с паутинной болезнью, надо выиграть битву в пространстве духов, найти и победить того, кто эту болезнь наслал, чем я, собственно, и занимаюсь в настоящий момент времени. Конечно, жить можно и с паутиной, но недолго, и опять же - антисанитария, липнут мухи и прочие неприятные твари, и если ее часто не чистить и с тела не состригать, то от тела идет зловоние, трупный запах, который не заглушают ни одеколон, ни розовая вода. Да и жарко особенно летом.
- Летом, когда жарко, я в Музей Арктики и Антарктики хожу, - грустно пошутил Ванечка.
- Тихо! - оборвал его Шамбордай, прикладывая палец к губам. Начинается. Идут половиннотелые.
- Половиннотелые? - спросил Ванечка, водя глазами по сторонам, но никаких половиннотелых не замечая.
- Демоны, имеющие только правополовинное или левополовинное тело, то есть тело, расчлененное от головы до ног и состоящее из одного уха и глаза, половины носа и рта и из одной руки и ноги. И, конечно же, сам Япух Озык тэнгэри эту их компанию возглавляет. Чего, собственно, мы с Лелей и ожидали.
- А-а-а, - сказал Ванечка, не поняв из сказанного ни слова.
- Теперь, Ваня, козлиный хор умолкает и солирует главный тенор. От тебя требуется одно: срочно вспомнить классический сюжет про красавицу и чудовище и как можно долго держать его в голове. Особенно то место, где чудовище становится принцем. Это твой случай. Надеюсь, помнишь, что сделало его человеком?
- Но ведь это литература...
- Литература? И это мне говорит человек, который сделал литературу своим призванием! Так вот, дорогой мой Фома неверующий, запомни то, что я тебе сейчас расскажу, и передай этот разговор своим детям. Литература больше чем жизнь. Она никакой не слепок и никогда не отображение жизни. Наоборот. Жизнь - слепок с литературы. Вспомни евангелиста Иоанна. В начале было Слово. Ибо Слово есть Бог. Поэтому литература есть Бог, и всякий, кто утверждает обратное, слепоглухонемой дурак, и сидеть ему среди двоечников на задней парте. Теперь - все, приказываю молчать. Иначе - расстрел на месте.
- Да, - сказал Ванечка Вепсаревич и тут же получил пулю в лоб.
Глава 14. Выздоровление
Пуля была маленькая, сердитая, и когда Ванечка отлепил ее ото лба, оказалось, это никакая не пуля, а нервный, перепуганный паучок, к тому же матерящийся, как сапожник.
- Предательница! - орал арахнид (матерные выражения мы опускаем). Мама называется, так подставить! Как землю унавоживать, так без меня ей никак, а яблочки с яблоньки собирать, так "Карлуша, отойди в сторону"! Я тоже хочу быть первым! Тоже хочу власти и орденов! Паучиха! - ругался он. Такая же, как и все другие! Подумаешь, отрастила себе руки и ноги! А сама-то, сама-то... Мамочка! Ну, пожалуйста! Ну, возьмите меня! Я все сделаю, только бы к вам поближе...
Ванечка открыл было рот, чтобы как-нибудь несчастного успокоить, но яростный алкогольный дух, сдобренный бронебойной силой травы Helichrysum arenarium, специалистами называемой богородичной, вылетел оттуда, как джинн, завертел арахнида в вихре и унес навсегда со сцены.
- В укрытие! - услышал он голос, бомбой разорвавшийся в Ванечкином мозгу.
Ванечка суетливо заозирался, не понимая причины паники. И увидел к своему великому удивлению, что вокруг уже не стены избушки, а пустой, открытый ветру пригорок, кое-где поросший выгоревшими на солнце сосенками. Солнце стояло несколько влево и сзади Ванечки и ярко освещало сквозь чистый воздух огромную амфитеатром открывшуюся перед ним панораму. Желтели, увядая леса, и чем далее уходил взгляд, тем более желть темнела, скачками переходя в синь и растворяясь на фоне туч, облепивших линию горизонта. И по всей этой синей дали виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских.
Ванечка вдруг четко представил, что здесь будет уже меньше чем через сутки. Представил и ужаснулся. И подумал: но почему здесь?
- В укрытие, - повторил Шамбордай. - Не дай бог еще под ядро попадешь. Вон окопчик, сиди в нем и не высовывайся.
Ванечка забрался в окоп, и только он успел это сделать, как гулкая волна звуков накатила, накрывая пригорок. У Ванечки заложило уши. Он внюхивался в дымы костров, различая, где свои, где чужие. От своих пахло больно, сладко. От чужих - уверенностью и наглостью. Долго так сидеть он не смог, выглянул, не выдержал, из окопа.
И увидел картину боя.
Картина оказалась печальной. Ровными уверенными рядами двигались по полю полки. Увы, не свои - вражеские. Свои, теснимые неприятелем, нервно пятились, отдавая за пядью пядь. Бухали вонючие пушки. Ядра, как ядовитые насекомые, прокладывали себе рваные просеки среди понурых, обреченных людей.
