Вячеслав Шторм - Глори и Ко
Впрочем, роптал я про себя.
К чести Падрика сказать, он пытался не только не свалиться со спины Изверга, но и по мере сил просветить меня.
- Слева от нас будет... был дом всемирно известного поэта Гленниуса, может, читали... ой! Ста-старая брусчатка, будь она про... я хотел сказать, благословенна-а! Может, все-таки, немного сбавим темп? Ладно, это я так, на всякий случай...
- А что там за грандиозное здание с золотым куполом? - поинтересовался я, чтобы не показаться неблагодарным варваром.
- Где? Ах, это! Главная святыня столицы - кафедральный собор Р'Мяфа. Кстати, сегодня ведь большой праздник - Великое Лапоположение.
Вблизи собор и впрямь производил впечатление. Высоченный, сложенный из огромных плит покрытого позолотой песчаника, с цельнозолотым (так мне, по крайней мере, показалось) куполом. Собор окружала величественная колоннада, а перед входом возвышалась по меньшей мере пятиметровая статуя хвостатого мужчины с лицом, в котором причудливо перемешались черты человека и кошки. Так вот ты какой, Р'Мяф Мягколапый!
Мы чуть-чуть не успели. Как только драконозавры поравнялись с углом собора, как из дверей повалил празднично одетый народ, размахивая букетиками кошачьей мяты и распевая нечто, что я классифицировал как священные гимны.
- Вот ведь не везет! - в сердцах стукнул себя по ладони лепрехун. Шествие уже началось. По традиции Лапоположенного Избранника должны на руках принести прямо в палаццо, где он отужинает с герцогской семьей. Теперь это часа на три. Впрочем, особенно не волнуйтесь. Вашему другу сначала должны предъявить официальное обвинение, потом - суд, так что казнь состоится никак не раньше завтрашнего утра.
- А может, прорвемся? - с надеждой протянула Глори. Падрик замахал руками:
- И думать забудьте, барышня! Нет страшнее греха, чем противиться воле Р'Мяфа. В лучшем случае нас просто разорвут на клочки.
Я только-только начал представлять себе худший случай, как наш провожатый воскликнул:
- Смотрите, они выходят!
Действительно, двери собора широко распахнулись, и в проеме показались четверо бритоголовых жрецов, несущих на плечах резной паланкин из черного дерева. Все верующие тут же простерлись ниц; Падди, сидящий на спине Изверга, а потому - лишенный такой возможности, благоговейно сложил ладони перед грудью.
Жрецы тем временем продвигались вперед. Время от времени кто-нибудь из них восклицал:
- Дорогу Лапоположенному! Слава Избраннику!
Наконец, четверка остановилась на последней ступеньке. Повинуясь чуть заметному жесту, вся паства мигом оказалась на ногах. На площади установилась мертвая тишина. Даже Изверг, собиравшийся было фыркнуть, передумал, проникнувшись торжественностью момента. Правый передний жрец оставил паланкин на попечение своих товарищей, встал лицом к нему и спиной к горожанам, воздел вверх руки и громогласно провозгласил:
- О, священный Лапоположенный! О, счастливый Избранник Мягколапого! Народ ждет твоего благословения.
Занавеси паланкина откинулись, и мы с Глори, второй раз за сегодняшний день, протянули:
- Та-ак!
- Кто бы мог подумать! Лапоположенный - гном! - тихонько фыркнул Падрик. - Воистину, неисповедимы дороги Мягколапого...
- Это уж точно, - согласился я, а потом набрал в грудь побольше воздуха и заорал: - Римбольд!!!
Мгновенно на нас остановились сотен шесть горящих возмущением взглядов. Да, похоже, сейчас наступит пресловутый "худший случай"...
- Спокойно, это мои друзья! - величественно изрек Римбольд. - Я желаю, чтобы они меня сопровождали.
Я готов был расцеловать бородатого паршивца.
- Дорогу друзьям Лапоположенного! - заорал кто-то из богомольцев. Вопль был моментально подхвачен, а между нами и паланкином тут же образовался живой коридор.
- Вот видите, Падди, а вы говорили - придется ждать, - усмехнулась Глорианна.
- Чудесный народ! - с жаром рассказывал Римбольд, отчаянно жестикулируя от переизбытка чувств и то и дело поправляя венок, сползающий ему на глаза. Тяжелый такой, золотой, инкрустированный "кошачьим глазом". - Я как чувствовал, когда вошел в этот храм!
Из дальнейшего рассказа гнома мы поняли, что пресловутое Лапоположение заключалось в том, что в определенный час в соборе открывалось маленькое окошко под самым куполом. Солнечный луч падал на золотую статую Р'Мяфа с вытянутой рукой... или лапой. Тот, на кого падал отраженный блик, и объявлялся Избранным. Глори усмехнулась и заявила, что в таком случае высчитать нужное место проще простого, но Падрик шепнул: ничего подобного. Оказывается, день Лапоположения каждый год меняется по воле самого Мягколапого. Божество, дескать, является верховному жрецу во сне и заявляет, что пора устроить праздник. Девушка согласилась с тем, что так действительно сложнее, но, по-моему, лепрехун ее все равно не убедил. Уж такая она у нас неверующая...
Палаццо герцогов Ай-Ту-Доррских оказалось не слишком большим белокаменным дворцом, окруженным великолепным парком. Шумели золотые и мраморные фонтаны с душистой водой, воздух сочился ароматом цветов, в прудах, заросших огромными белыми лилиями, плескались золотые рыбки. Естественно, всюду сновали кошки. Красота!
Разумеется, пред светлые очи герцогини Белисинды предстали только избранные. Кроме главного действующего лица, то есть нашего гнома, в число избранных попал верховный жрец Р'Мяфа и мы с Глори. Я, правда, собирался протащить на прием еще и Падрика, но из этого ничего не вышло. После красноречивого взгляда Римбольда гвардейцы у ворот с лязгом скрестили перед лепрехуном парадные золоченые алебарды. Впрочем, самого Падди, похоже, такой поворот событий бесконечно устраивал. Он махнул нам рукой, крикнул: "Удачи!" и растворился в толпе.
Белисинда, милостью Р'Мяфа герцогиня Ай-Ту-Доррская, в окружении избранных царедворцев ожидала нас в парадной зале. Давненько я не видел настолько... крупномасштабную, что ли? - даму. "А скорее всего, и вовсе не видел", - подумалось мне при повторном взгляде на эту гору дрябловатой плоти, весьма умело задрапированную блестящим струящимся фиолетовым шелком и двумя-тремя кило драгоценностей. Картину дополняли пучок весьма жидких, да к тому же явно крашеных волос и с трудом различимые на фоне холмов носа, щек и век бесцветные глазки.
Почтенная вдовушка восседала в мягком кресле, ножки и подлокотники которого были вырезаны из слоновой кости в виде кошачьих лап, - местным троном, если я все правильно понял. Вокруг нее - на атласных, парчовых, шелковых и муаровых подушках, а то и прямо на мозаичном полу - лежало, зевало, вылизывалось и прогуливалось кошачье... стадо. Естественно, невообразимых размеров зверюга устроилась на коленях Белисинды. Дочка или племянница знаменитого Мяучина, не иначе. Возможно, у меня пошаливало воображение, но, казалось, герцогиня запустила в кошачью шерсть руки по самые запястья, точно в живую муфту. В глазах обеих - и хозяйки, и любимицы - застыла привычная важность и такая же привычная скука.
