Джудит Тарр - Замок горного короля
Когда взошло солнце, Одия все еще стояла у восточного окна, завернувшись в плащ и закрыв голову вуалью. Легкие шаги на пороге и присутствие человека за ее спиной не сразу заставили ее обернуться. - Посторонние нечасто приходят сюда, - сказала Одия полыхающему небу. - Не думаю, - произнес мрачный тихий голос, - что мы друг другу посторонние. Тогда женщина обернулась. Конечно, она была мудра, и у нее было много шпионов, и все-таки Мирейн удивил ее. Он действительно был маленького роста, но все равно казался выше ее. И он так походил на отца своей матери... Быстрым жестом она отвела его чары. Он стал меньше ростом, но ненамного. Он все еще был в своем белом одеянии, теперь мятом и испачканном, лицо его осунулось от усталости. Но он был спокоен и не показывал гнева. - Король умер, - произнес он. Одия удивилась сама себе. Не выдержав тяжести этих простых слов, она рухнула на пол и заплакала, словно женщина, у которой только что убили любимого. Ей было по-настоящему больно. Боль рвала ее изнутри. - Ненависть, - сказал Мирейн, - вышла из того же лона, что и любовь. Уверьен и Аварьян были рождены одновременно. Она приподнялась на руках. Он опустился возле нее на колени и наблюдал за ней, как наблюдал бы за животным, занимающимся каким-то странным ритуалом, свойственным его породе. Но взгляд его не был холоден. Он горел огнем проницательности. Мирейн пошевелился и сел на пятки, уперев кулаки в бедра. Правый кулак не мог сжаться, в нем горело напряжение боли. - Теперь ты принадлежишь мне, - проговорил он. - Ты и все имущество моего деда. Ты об этом подумала, когда посмела здесь задержаться? Одия выпрямилась одним гибким движением, как рысь, в честь которой она была названа. - Я не принадлежу никому. Его смерть развязала мои узы, и я свободна. Он отрицательно махнул рукой, неожиданно сверкнув золотом. - Будь ты рабыней или просто наложницей, это было бы так. Но он взял тебя клановой брачной церемонией, а клановые жены переходят к наследнику. Чтобы тот использовал их или подарил кому-нибудь, если захочет. - Нет, - сказала она. - Он никогда... - Это записано в книгах его царствования. Это есть в памяти его певицы. Ты, конечно, знала об этом. Руки Одии опустились на трепещущий живот. Горе се прошло, ненависть полыхала темно-красным огнем. Ложь, черная ложь. Она знала эту форму кланового брака, которую на западе называют "бракосочетание мечом". Она никогда через это не проходила. Ее забрали из ее комнаты, швырнули на пол в зале ее отца перед его высоким троном, она была... - Он никогда не насиловал тебя на виду у своих людей или в крови твоего отца. - Этот голос не был ни молодым, ни мягким, и он поразительно напоминал голос старого короля. - Он провел над тобой мечом. Произнес слова, которые делали тебя его супругой. Он дал имя ребенку, которого ты носила. - Моранден его сын! Как же низко она пала! Она стала пробиваться обратно к центру этого сражения. - Мы не были соединены мечом, не были. - Потому что ты не соглашалась произнести те слова? Это не имеет под мечом никакого значения. Мирейн встал и вскинул голову, глядя на нее с высокомерием. Ей бы следовало посмеяться над ним, снова разбить его чары, восстановить свои силы. Но она могла только смотреть, пылая яростью и понимая, что он сильнее, чем она себе это представляла. Теперь ей было это известно. Она больше не будет его недооценивать. Одия позволила своей голове склониться, а телу осесть, словно она потерпела поражение. - Что ты со мной сделаешь? -А что я должен сделать? - сказал он так беспечно, что она чуть не выдала себя. - Я не хочу тебя в своей постели. Я не доверяю тебе в своем замке и не доверяю тебе за его пределами. Я даже мертвой тебе не доверял бы. Одия изобразила на лице ужас. - Неужели ты убьешь беспомощную женщину? Мирейн весело засмеялся. - Да что вы, госпожа! Вы забыли свои ежедневные часовые упражнения с мечом? Или приготовленное вами собственноручно снадобье, которое сделало вино моего деда таким сладким? - Его смех оборвался, и он холодно продолжал: - Довольно. Ты вводишь меня в соблазн, ты втягиваешь меня в свою тьму. Живая или мертвая, ты мне враг. Живая или мертвая, ты будешь стараться меня свергнуть. Она ждала с мрачным терпением. Может быть, она и не так сильна, но она старше и ее ненависть чище, . не разбавлена детскими причудами сострадания. Потому что он думал о сострадании, даже когда говорил свои жестокие слова. Если бы он хотел убить ее, то не стал бы столько тянуть. Мирейн развел руки, темную и золотую. - Ты можешь проводить короля к его погребальному костру. Но если ты это сделаешь, знай, что ты сделала свои выбор и должна последовать за ним в огонь. Если хочешь жить, сегодня же покинь замок и поклянись никогда больше не поднимать руку против трона или его господина. Хотя ты и выберешь жизнь, не думаю, чтобы твоя богиня тянула с тем, чтобы забрать ее. - Это и весь выбор? - Это все, что ты получишь. Одия молчала. Не взвешивала предложенное: дело того не стоило. Взвешивала самого Мирейна. Лелеяла свою ненависть. - Я хотела бы, - сказала она через силу, - чтобы ты был моим ребенком. - Благодари всех своих богов, что это не так. Она улыбнулась. - Я выбираю жизнь. Как ты и думал. В этом состоит преимущество женщины: не нужно думать о чести или бояться быть опозоренной трусостью. Мирейн поклонился низко, как королеве, и непринужденно ответил ей на улыбку. - Ах, госпожа, - сказал он, - я так хорошо это знаю, я, король и сын бога. Меня связывает честь, и стыд, и данное мною слово. Но что все это значит для меня... что ж, в этом и заключено великое преимущество быть тем, кем я являюсь. Я могу все сделать по собственному подобию. Она склонилась еще ниже, до самого пола, и в этом только отчасти была насмешка. Когда Одия выпрямилась, Мирейна уже не было. И несмотря на солнечный свет, струящийся в широкое окно, комната, из которой ушло величие его присутствия, показалась ей темной и серой.
16
Высокий, чуть ли не до небес, погребальный костер Рабана, короля Янона, сложили в большом дворе замка из дерева редких пород, пропитанного маслами и благовониями бога. В ногах короля уложили его любимую собаку, чтобы охранять его и прокладывать путь в страну бога; голова лежала на боку его рыжего скакуна, верхом на котором он проделает этот путь. Король был одет в простой плащ с капюшоном, чтобы обмануть демонов, которые могут сидеть в засаде именно на него, не на простого путешественника, однако чтобы такой же ошибки не произошло перед вратами бога, под плащом на нем было все великолепие его усыпанных драгоценностями королевских одежд. Перед погребальным костром Мирейн стоял один, Его килт, совершенно простой, был подпоясан полосой кожи и выкрашен в тусклую охру траура. Он не связал и не заплел свои волосы, не надел никаких украшений. Босой, с непокрытой головой, без родственников у себя за спиной, он выглядел слишком хрупким для бремени, которое старый король взвалил на него. Ритуал погребения был долгим, солнце как будто зависло в небе подобно кованой бронзе. Многие из собравшихся жителей Янона уступили мощи Аварьяна и отошли в тень или сделали то, что сделал Вадин, - создали себе тень из своих охряных плащей. Но Мирейн, стоявший в центре двора, не искал облегчения и не получал его. Его голос в песнопениях был так же тверд в конце, как и в начале. Наконец жрица Аварьяна вышла вперед со священным огнем в сосуде. Все склонились перед ним. Она благоговейно возложила сосуд на алтарь, который стоял между Мирейном и погребальным костром. Прислужник, следовавший за ней с незажженным факелом, опустился на колени. Она благословила его, и он повернулся к Мирейну. Молодой король не шевельнулся. Прислужник моргнул и начал было хмуриться, не смея торопить наследника, но беспокоясь, что жрица ждет. Мирейн медленно потянулся к факелу. Его пальцы сомкнулись на деревянной рукояти. В чаше мерцало пламя, над ним нависал погребальный помост. "Зажигай же его, - молча внушали ему наблюдавшие. - Во имя любви бога, зажигай огонь!" Где-то внутри совершенно неподвижного тела произошло некое странное движение. Мирейн швырнул факел вверх, и он полетел, кувыркаясь, прямо к солнцу. Руки Мирейна, теперь свободные, широко распахнулись; голова откинулась, глаза раскрылись навстречу солнечному огню, затопившему, заполнившему его. Из башни огня, которым стало теперь его смертное тело, выбросилась вперед вспышка. Она попала прямо в центр погребального костра, и промасленное дерево взревело огнем. Жрецы бежали от этого великого взрыва света и жара. Один Мирейн стоял перед ним, не осознавая опасности. Его тело опять принадлежало ему, и он пел посвященный Солнцу гимн скорби и торжества.
