Джонатан Летем - Пистолет с музыкой
Мы держались за руки, пока наши ладони не вспотели. Я сообразил, что следующий шаг положено делать мне. Она не знала, что у меня отсутствуют нервные окончания для того, что ожидается, а я не хотел говорить ей об этом.
— Поехали куда-нибудь, — предложил я. — К тебе?
— У меня плохо, — ответила она. — Поехали к тебе домой.
Я удивленно посмотрел на нее.
— Разве Корнфельд не оставил кого-нибудь дежурить там?
— Оставил, — сказала она. — Меня.
Глава 27
Я вышел на кухню приготовить нам выпить и быстро выложил на стол щепотку своего порошка. Поколебавшись секунду, я втянул его, включив воду, чтобы заглушить звук. Не знаю, откуда взялась эта дурацкая застенчивость, но она взялась и все тут. Когда я вернулся в комнату, Кэтрин удобно уселась посреди дивана, так что, с какой стороны я бы ни сел, я оказался бы близко от нее. Здорово. Она хорошо смотрелась в моей квартире, лучше чем я сам. Я решил, что за минувшие дни она имела возможность потренироваться, как сидеть на моем диване.
Я протянул ей стакан.
— Садись, — сказала она.
Я сел. Все верно, мы сидели вплотную друг к другу.
После этого я потерял чувство времени. Мы просто пили и болтали, а потом мне надоело выходить на кухню со стаканами, и я просто принес бутылку и поставил ее на журнальный столик. Часы показывали двенадцать, и час, и два, и мне было все равно. Мы болтали о какой-то ерунде, и это было здорово, а потом поболтали о чем-то стоящем, и это оказалось еще лучше. Но о деле мы больше не говорили. Ни слова.
Когда темы для разговора иссякли, я поцеловал ее. Это было совсем не то же, что целовать Челесту. Можно сказать, я по-настоящему поцеловал женщину в первый раз за много лет: поцелуй с Челестой прошлой ночью не в счет.
Мы отставили стаканы и устроились на диване. Я старался не спешить, но это было нелегко. Когда моя рука коснулась ее груди, это было все равно что первая капля дождя, упавшая на кусок железа, такой сухой и ржавый, так раскалившийся на солнце, что вода испаряется мгновенно, и поверхность остается сухой. Я не обращал внимания на боль. Даже пара, возможно, сломанных пальцев не могла остановить меня.
Мы прошли в спальню и разместились на кровати. Я выключил свет. Когда она взяла меня в руки, я закрыл глаза. Ощущения были не совсем те, что положено, но это было не важно. Мне нравилось. Если я слегка шевелил бедрами, я мог ощутить свой вес в ее руке. Мы полежали так некоторое время, потом я освободился из ее руки, склонился над ее телом и прижался к ней. Она охватила меня руками, я вытянул ноги и медленно опустил свое тело на нее.
Все оказалось не так плохо, как я боялся. Возможно, это было только мое воображение, а возможно, старые воспоминания спроецировались в настоящее, но, клянусь, я ощущал ее плоть вокруг меня так, как это и положено. Несколько раз я выскальзывал, а мои бедра продолжали двигаться, не замечая этого, но я не считал себя таким уж профессионалом, чтобы этого не случалось и раньше. Я не дал ей усомниться в том, что я мужчина, а она женщина, и, раз попав в ритм, я и сам в это поверил.
А потом все вернулось, и я чуть не разрыдался ей в плечо, в волосы. Все обрушилось на меня разом. Я вдруг понял, что то, чего мне не хватало, вовсе не осталось в прошлом. Ей-богу, это дошло до меня именно в таких словах.
Я понял наконец, что мне безразлична женщина, бросившая меня в таком положении, что я не хочу, чтобы она вернулась, и что мне не нужно возмездия, и что мне не нужна ни Челеста, ни кто-то еще — только та женщина, что шевелилась сейчас подо мной. Я хотел Кэтрин, я хотел ее всем, что имел, — и именно этого у меня сейчас не было. То, что я мог предложить ей — вернее, должен был предложить, — отсутствовало, и я имею в виду вовсе не свой пенис. Я хотел Кэтрин, но я хотел ее совсем другим собой, таким, каким я не был. То, чего мне не хватало, не осталось в прошлом, да его и не было вовсе. Оно затерялось в будущем. Тот, каким я должен был бы стать, но не стал.
Потом физический аспект взял верх. Я обнял ее и любил изо всех сил. Моя страсть, должно быть, напоминала ярость. Собственно, это и были страсть и ярость поровну. Когда я почувствовал себя увереннее, я посмотрел ей в глаза, и придерживал ее голову так, чтобы она смотрела в мои. Финал занял много времени, и я не торопил его и ей не давал его торопить. Мы кончили, завязавшись в клубок на простыне; ее колени прижимались к моей груди, моя голова — к изгибу ее шеи.
Она уснула, но я не мог. Когда я решил, что уже не разбужу ее, я освободился из ее объятий, вышел в ванную и довольно долго смотрел на себя в зеркало. Мой пенис блестел, но я не стал вытирать его. В темноте я выглядел вполне ничего; мой силуэт очерчивался светом с улицы, пробивавшимся в ванную через волнистое стекло, так что я не стал включать свет. Я дорос до вступления в ту категорию вечных предметов, которые лучше смотрятся при выключенном свете. Мне не требовалось видеть лопнувшие сосуды в глазах, красные круги под ноздрями и синяки с царапинами на руках, чтобы знать, что они здесь.
Когда мне надоело смотреть на себя, я вышел и полюбовался на Кэтрин — просто так, под настроение. Я смотрел на нее с расстояния каких-то нескольких дюймов от ее лица, потом поправил простыни и отступил на несколько шагов полюбоваться еще. Она была прекрасна с любого расстояния. Я прикрыл ее одеялом, накинул халат и вышел в гостиную.
Наши стаканы и бутылка все стояли на столе, а ее плащ так и висел на спинке кресла. Во всех остальных отношениях ничего не выдавало то, что в спальне впервые за много лет спит женщина. Черт, я даже пью иногда из двух стаканов сразу, когда занят и не обращаю на это внимания. Я легко мог представить себе, что я один дома. Я принес с кухни флакон зелья и высыпал все, что осталось — а осталось совсем немного — на стол.
Небо за окном начало розоветь по краям, а звезды по одной покидали небосклон. Наступало утро. Я смотрел, как ночь соскальзывает с домов, нюхал остаток порошка и обдумывал свой следующий ход.
Мои дальнейшие действия не будут связаны с Отделом — несмотря на то, что в постели моей спит инквизитор. Кэтрин не обладала в Отделе достаточным весом, к тому же она все равно не разделяла до конца мои версии. Если Моргенлендер еще на сцене, я мог бы перетянуть его на свою сторону при всей его нелюбви ко мне, но рассчитывать на это особенно не приходилось. Я обдумал абсурдную идею встретиться еще раз с Фонеблюмом и выложить ему все, что имею против него, но даже в том маловероятном случае, если он капитулирует, я вряд ли придумаю, что просить у него. Если я позволю ему разрешить мои проблемы с кармой, я только пополню компанию тех, кто жил и живет у него под пятой, вроде Пэнси, Стенханта, Тестафера и многих других. Включая, судя по всему, Корнфельда.
