Юлий Буркин - Королева белых слоников (сборник)
– А ты сдачи дай.
Стас продолжает:
– Он меня на кресло загнал, там гвоздь, я поцарапался…
Я мудро советую:
– А ты возьми молоток и забей его.
Стас перестает плакать и, не веря своим ушам, спрашивает:
– А можно?
– Конечно можно, – отвечаю я, продолжая читать.
Стас удаляется.
Через пару минут в комнате с видом идущей на заклание жертвы появляется Костя. Позади него движется Стас с поднятым над головой молотком.
– Папа, а он убегает, – сообщает он.
И тут до меня доходит, что «забить» он собирается не гвоздь, а своего старшего брата. Я в ужасе. Кричу:
– Положи молоток на место!!!
И тут слышу полный обиды голос Кости:
– Папа, а я слышал, как ты разрешил…
Представляете, что пережил бедный ребенок, когда его папаша разрешил брату «забить» его молотком?.. Я до сих пор радуюсь, что он оказался не самым послушным в мире ребенком, и не стал смиренно дожидаться своей участи…
«Новая арифметика»
Мы Костей делали уроки. Выполняя действия, он проговаривал их вслух. Он уже подглядел ответ и знал, что должно получиться «24 пассажира». Поэтому, его комментарии выглядели так:
– В первом действии мы от десяти отнимаем три, получаем семь. Во втором действии семь умножаем на три и получаем двадцать один. В третьем действии к двадцати одному прибавляем пять, получаем двадцать шесть, но мы скажем, что двадцать четыре. Итого: двадцать четыре пассажира осталось в автобусе… – и все это говорится спокойным, ровным голосом, будто так всегда и делается…
Я просто обалдел, услышав это и увидев написанное: 21 + 5 = 24 (пас.).
Сперва я хотел пристыдить его. Но потом прозрел.
– Костя, – сказал я ему. – Ты совершил гениальное изобретение. Ты изобрел новое арифметическое действие, под названием «но мы скажем». Есть сложение, вычитание, умножение и деление, а теперь будет еще и «но мы скажем». С помощью этого действия мы спасем всю советскую экономику.
Например. В колхозе десять доярок. Каждая из них в день надаивает по десять литров молока. Десять умножить на десять, будет сто, но мы скажем, что пятьсот… И все в порядке!
Мы хорошо посмеялись тогда, и Костя даже придумал для нового арифметического действия какой-то специальный значок. Возможно, он и получил бы государственную премию, но тут грянула перестройка.
Большанин
Леша Большанин, мой школьный друг, решил похудеть. Он сел на диету. И вот однажды слышу я звонок телефона. Снимаю трубку, там – печальный голос Леши:
– Юля, зайди, пожалуйста, ко мне. Мне так нехорошо…
Я прибежал к нему бегом. Дверь в квартиру была открыта. Леша лежал на кровати, на спине. Живот его был даже больше, чем всегда.
– Юля, – сказал он слабым голосом, – завтра у нас с женой годовщина свадьбы, а я съел всё, всё, что она приготовила для гостей…
Он полностью обчистил два холодильника, оставив только банку баклажановой икры и две палки полукопченой колбасы.
А сейчас он живет в Германии, и две трети желудка у него отсутствует. Он худ, как спичка, но его это не радует.
* * *Мы с Большаниным напились, и в хмельной экзальтации решили назавтра отправиться в лес за грибами. Утром, когда на меня, как полудохлый медведь, навалилось похмелье, я вспомнил о нашем решении, как о чем-то абсолютно нереальном… Походил по квартире… Стал жарить яичницу…
Раздался звонок в дверь. На пороге стоял Большанин с пластмассовым ведёрком в одной руке и громадным ножом в другой.
– Мы что, правда, пойдем за грибами? – не поверил я своим глазам. Леша утвердительно кивнул. Вид у него был даже хуже, чем я себя чувствовал. Тогда я тоже взял пластмассовое ведро и нож. Мы вышли на улицу, сели на автобус и уехали за город.
Вошли в лес.
– Мы, правда, пошли за грибами, – сообщил мне Леша, и в голосе его слышалось изумление.
Мы пробродили часа три, не встретив ни единого гриба. Собрались, было, уже домой, как вдруг вышли на полянку, которая была просто рыжей от грибов, очень похожих на лисички. Просто трава пробиться не могла, так тесно грибы прижимались друг к другу.
«Не может быть столько съедобных грибов, – решили мы с Лешой. – Это какие-нибудь поганки. Тем более, что их и черви не едят».
Мы срезали небольшую семейку этих поганок и положили мне в ведро, чтобы показать моей матери, которая в грибах была большим специалистом. Больше брать не стали: какой прок брать грибы, если почти точно известно, что это поганки.
Приехали домой, я показал семейку маме.
– Отличные лисички, – сказала она. – И совсем чистенькие, без единого червячка.
Мы с Лехой переглянулись и поняли, что мы идиоты. Но обратно не поехали. Найти эту полянку снова мы бы не смогли все равно.
Справедливая песня…
Однажды меня пригласили выступить на зоне строгого режима. Спеть несколько своих песен. Пригласил знакомый парень по фамилии Привалихин, который работал там в школе учителем литературы. Сейчас он живет в Штатах. Мне было интересно, и я согласился.
Зона находилась прямо в городе, на площади «Южная». Я приперся туда с гитарой, Привалихин встретил меня на проходной, забрал паспорт, и минут через десять на меня выписали пропуск.
Для начала мне устроили что-то вроде экскурсии. Это было похоже на зоопарк. Переходы между зданиями представляли собой коридоры из металлических решеток. Здания были поделены на большие, но тесно забитые людьми, камеры. Люди занимались своими делами – играли в карты, драили полы, ели, курили, стирали и сушили какие-то тряпки. На нас они внимания не обращали.
Наконец меня привели в «красный уголок». Там на стульях уже сидело несколько десятков зека в черных робах. Меня представили, я расчехлил гитару и стал петь.
Ощущение было такое, словно я пою, сидя лицом к стене. Физиономии зека оставались непроницаемыми. Я исполнял песню за песней, но не удостоился не то что аплодисментов, я не заметил даже ни одной улыбки на этих землистых недобрых лицах.
Зачем я сюда приперся? Кому это нужно? Я уже проклинал себя на чем свет стоит, но отступать было некуда, и я продолжал петь. Я спел семь или восемь песен, но картина не менялась. Наконец я добрался до песни «Парус», вот ее финальные слова:
«Если кто-то твердит, нет свободы на свете,
Я руки не подам ему,
Я ищу тебя, друг, по фамилии ветер,
Мне так скучно летать одному»[18].
Закончил. В очередной раз над «красным уголком» повисла тягостная тишина. Внезапно она была прервана фразой, брошенной тихим голосом откуда-то из задних рядов:
– Справедливая песня.
… И тут публика взорвалась буквально бурей восторженных аплодисментов. Люди хлопали, свистели, топали ногами, истошно кричали…
