Игорь Росоховатский - Ураган (сборник)
Он нажал кнопку вызова гравиплана…
Мы прошли на посадочную площадку. Иосиф всхлипывал и что-то жалобно бормотал. Но как только он понял, что ходу назад нет, бормотание перестало быть жалобным. Я различил его любимое словечко «гады».
Через полтора часа, оставив позади почти семь тысяч километров, мы приземлились на территории специального интерната для трудновоспитуемых детей. Нас встретили два мальчика, вопреки моему ожиданию два совершенно обычных мальчика, не слишком вышколенных и не слишком вежливых.
— Учитель сейчас на первой спортплощадке, — сказал один из них и кивнул на второго. — Он проводит вас.
— Меня зовут Родькой, — коротко представился провожатый и сразу же повел нас по тропинке на холм, густо поросший кустарником. Эскалатора здесь не было, и, пройдя с полкилометра, Иосиф сел на траву и сказал, что больше пешком не пойдет. Он, дескать, не верблюд. Я шагнул к нему, но меня опередил наш провожатый. Он наклонился и зашептал на ухо Иосифу:
— Брось. Здесь чего только не выделывали… По секрету говорю, не бузи. Сначала присмотрись, что к чему…
Нельзя сказать, чтобы с большой охотой, однако Иосиф встал и поплелся, стараясь держаться поближе к Родьке и подальше от меня. Но поскольку провожатый шагал размашисто, Иосифу пришлось тоже ускорить шаг. Не сразу я заметил, что Родька слегка хромает.
Кустарники закончились, начался лес. Над нашими головами пели птицы так заливисто, как никогда не поют они в городах, Невольно мы прислушивались к ним, даже Иосиф.
На опушке нам повстречался высокий мужчина, очевидно, лесник. На плече он нес топор и связку кольев.
— Здравствуйте, — поздоровался с ним Родька.
— Новенький? — кивнул лесник на Иосифа.
Родька весело подмигнул, и вслед нам прозвучало!
— Ни пуха ни пера!
Лес как-то незаметно перешел в парк. Все больше и больше дорожек, скамеек, площадки для игр, бассейны… На каналах встали радугами перекидные мостики.
Мы остановились на берегу канала. Напротив на спортплощадке играли в баскетбол ребята.
— А вот и учитель, — сказал Родька.
Стройный гигант в спортивном костюме легко перепрыгнул через канал и направился к нам. От удивления я отступил на шаг. Дело было не в том, что канал достигал в ширину не менее восьми метров — для любого сигома это был пустяк, но мне показалось… да, показалось, что я узнал гиганта, что видел его не раз, и его гибкую фигуру, и походку, что мне знакомо каждое движение… Банальные слова разом хлынули в мою бедную голову: «это прекрасно», «поразительно», «чудесно»…
Я увидел его лицо, где даже вырез ноздрей убедил бы самого гордого скульптора, что тот попросту бездарен, и понял тщетность своих попыток создать облик учителя. Этого бы не смог, пожалуй, ни один из художников Земли. Кто же все-таки создал его?
Ведь именно он — учитель, созданный моим воображением, стоял перед нами, и Иосиф, не отрывая от него глаз, вдруг робко спросил:
— А я когда-нибудь смогу так прыгнуть?
— Сможешь, — сказал учитель, и противный мальчишка сразу же поверил ему.
Мне тут больше нечего было делать…
Не хочу врать, мне стало невесело. В моем лице был унижен не только художник, не только воспитатель…
Я повернулся, что-то буркнул на прощание и пошел обратно. А в голове, как путеводный луч, мерцал вопрос: кто же все-таки создал его? Кто создал этот облик? Лишь один человек мог бы мне ответить…
— Уже справились…
Я поднял взгляд. Передо мной стоял лесник.
Он заметил, что я расстроен, мягко проговорил!
— Не волнуйтесь, все будет в порядке. Вы его отец?
— Учитель, — ответил я, и улыбка сползла с его лица.
— Ничего не поделаешь, — проговорил он в некоторым вызовом. — И разве плохо, что человек может стать сильнее природы?
«Это не лесник», — подумал я и спросил:
— Кто вы?
— Моя фамилия Штаден.
— Тот самый?
Он пожал плечами:
— Да.
«Философ и математик Борис Штаден, один из создателей сигомов, знаменитый, прославленный и т. д. Но что он здесь делает? Может быть… Неужели?.. А почему бы нет?.. Конечно, так ведь и должно быть!»
Я спросил:
— Учитель — ваше создание?
— Верно, — с плохо скрытой гордостью ответил он.
Я не хотел рассказывать Штадену о всех моих мучениях, безуспешных попытках. Я решил обойтись без предисловий:
— Видите ли, у меня есть один вопрос. Если не хотите, если это секрет, не отвечайте… Кто был художником и скульптором, кто создавал его облик?
Он замялся:
— Собственно, этот сигом создавался не так, как другие. Ведь он и предназначался для необычной цели. Я начал с посещения разных школ для детей-калек. Долго выяснял, какое самое заветное желание у слепого ребенка, и узнал, что он хотел бы стать художником и рисовать говорящий лес. «Рассказывают, что он зеленый, — сказал мальчик, — а я знаю только, как он разговаривает. Я бы нарисовал его говорящим и зеленым». Хромой мечтал выступать в балете, глухой — писать музыку и услышать голос матери. Горбун хотел иметь фигуру гимнаста… Я спрашивал у паралитиков, у разных уродов… У каждого была своя мечта…
— Понимаю! — вырвалось у меня. — И вы создали его по детским мечтам!
Я смотрел на Штадена с восхищением, а он отвел глаза, отрицательно покачал головой:
— Это было бы слишком просто. Вы забыли о главном — сигом должен до конца понимать этих ребят…
Штаден помолчал, вспоминая что-то, вздохнул:
— Я создал его хромым, слепым, горбатым… Я дал ему только мощный разум и детские желания как первую программу. И он сам создал себя…
ОБРАТИМОСТЬ
I
Когда-то мы с ним фехтовали прутиками на лугу, и сейчас луч, пробившийся сквозь щель, кажется не спасительным канатом, а шпагой, которой можно проткнуть предателя. Как же ты дошел до этого, Витька Рожок, бравый, отчаянный Витька, капитан нашей футбольной команды? Что с тобой стало?
Почему ты с ними — против своих? Тебя даже не пытали, как Петю, а он ничего не сказал и под пытками, он не назвал им твое имя, еще не зная, кто предал его и остальных…
Не могу лежать на правом боку — сломанное ребро впивается во внутренности.
Нечем дышать.
И на спине лежать не могу — они вырезали на ней звезду. Только одно положение тела еще приемлемо для меня — полулежа на левом боку, прислонясь головой и плечом к стене. Осталось недолго. Скоро услышу шаги… Луч-шпага окрашивается в золотистый багрянец…
Неужели никто не узнает о тебе, Витька? Я написал записку Скорику и спрятал ее под камнем. Но они могут найти ее. Кровью написал на стене:
