Сергей Беляев - Истребитель 2Z
Высокий человек начал объяснять, и все слушали его с несколько изумленными лицами.
Эта бронированная камера подземного форта, предназначавшаяся для управления боевым сектором и для наблюдения за ходом боя, представляла собой самое совершенное чудо техники. Состояла она из двух стальных коробок, похожих на головки колоссальных снарядов, поставленных на солиднейшем бетонном основании. Наружная коробка неподвижна. Внутренняя же может вращаться, наглухо замыкая находящихся в камере, и тогда они оказываются как бы запаянными внутри. Никто и ничто снаружи не сможет проникнуть внутрь камеры, кроме воздуха, который подается по глубоко заложенным под землей трубам и проходит ряд фильтров — на случай химического нападения. Под землей же глубоко скрыта вся электропроводка, дублированная на случай обрыва при бомбежке форта. Телефонные и некоторые другие провода важнейшего значения для связи и управления имели и тройную прокладку…
Гуров стоял с внешне равнодушным видом и думал: «Вижу, можешь не объяснять: командный пункт по всем правилам».
Свет заметно ослаб, как перед началом киносеанса. На стене четким прямоугольником обрисовался небольшой экран. Гуров увидал, как что-то появилось и задрожало в перламутровом тумане экрана. Это истребитель промчался вдоль лужайки, исчез в палевом рассыпчатом облаке и опять появился. Если бы Гуров понимал объяснения высокого человека, то он узнал бы, что это «телеперископ», усовершенствованный аппарат радиовидения. Воспринимающие аппараты располагались в нужных пунктах сектора и автоматически посылали в форт изображения того, что попадало в сферу их действия…
* * *Урландо повернул выключатель, и дневной свет залил внутренность истребителя. Через переднюю стенку Лебедев увидел расстилавшуюся перед ним цветущую долину с веселыми деревеньками и зелеными виноградниками. Леса сбегали с холмов к серебрившейся речке. Через правую стенку увидел он, как высокий человек повел Гурова и других к небольшому холмику, покрытому кустарником, и догадался, что это замаскированный вход в форт.
— «2Z» выстроен из стекла! — воскликнул Лебедев, пораженный прозрачностью бронированных стенок истребителя. — Но ведь достаточно револьверной пули, чтобы разрушить управление…
Урландо, усевшись перед распределительной доской, усмехнулся в ответ:
— Называйте материал, как хотите. Кроме всех качеств, которые необходимы для истребителя, материал мой еще и светопроницаем. Вернее, он проницаем для света только в одном направлении. Поэтому мы отсюда видим все вокруг, а снаружи нас не видят. Человечество еще мало знает о строении материи и напрасно пренебрегает изучением пластических масс. Особой твердости от «2Z» и не требуется. Его сила не в этом…
— В чем же? — тихо спросил Лебедев.
Единственный глаз Урландо вспыхнул, как будто там чиркнули спичкой:
— Вы очень любопытны, Лебедев. Сидите спокойно. Можете привязать себя вот этими ремнями. Но сегодня я рискованных виражей делать не буду. Мы просто прогуляемся.
Рупор перед Урландо запищал тонким человеческим голоском. Урландо завертел рычажками:
— Они устроились в убежище… Энергия дана.
— Я не совсем понимаю… — полувопросительно заметил Лебедев.
— «2Z» приводится в действие энергией, передаваемой без проводов из пункта, находящегося далеко отсюда, в зоне безопасности, — самодовольно подчеркнул Урландо.
— Что вы хотите делать?
— Из моего торжества я не делаю тайны. Особенно от вас, Лебедев. Расширяя известные опыты Вуда с ультразвуковыми колебаниями, я пришел к интересным выводам. Вуд, увеличивая частоту звуковых волн, делал их неслышными. Но зато они становились смертоносными. Звук фа-диез, учащенный в тысячу раз и поднятый на пятнадцать октав выше средней октавы, звучал неслышно и моментально убивал лягушку, расположенную в ста десяти миллиметрах от источника звучания. В моем истребителе я получаю вибрации такой частоты, что они не только убивают все живое, но и разрушают, превращая в пыль, камни и металл!
Лебедев в волнении вонзил ногти в кожаную обивку.
— Радиус действия? — спросил он глухо.
— Не превышает километра. Но заметьте: в добавление к ультразвуку, мой «2Z» вырабатывает во время действия отравляющие вещества огромной токсичности. Облако моего ОВ может итти даже против ветра по раз данному направлению. Выработка идет непрерывно, газ убивает быстро и безболезненно.
— Что это за ОВ?
— Я беру его из воздуха. Способ получения в принципе совершенно такой же, как способ получения удобрительных веществ в машине Бутягина.
— Все-таки вы рискуете, что зенитки сковырнут вас, — едва выговорил Лебедев, стараясь преодолеть волнение.
Тайна химических формул из книжечки, найденной Гуровым, начинала расшифровываться.
— Зенитное орудие должно бить мне только в лоб, — криво засмеялся Урландо. — Иначе любой снаряд для «2Z» безопасен.
Мысли молниеносно замелькали в голове у Лебедева: задушить фашиста голыми руками, пожертвовав своей жизнью для родины, или, может быть, постараться проникнуть в его секреты… Ему не удалось совладать с внутренним волнением, и он не мог смолчать:
— Я вижу разницу между вами и Бутягиным. Одну и ту же мысль, одну и ту же химическую формулу вы заставляете родить ужас и смерть, а мы стараемся извлечь из нее радость и пользу.
— Вы угадали, Лебедев. Моя машина — смерть, — своим обычным жестким тоном сказал Урландо. — Но не агитируйте меня, сидите спокойно. Если вы будете волноваться, то можете наткнуться на маленькую иглу, скрытую в сиденье, и она усмирит вас навеки.
Лебедев понял, что смерть шарит вокруг него.
Наш мирный труд
Ласковое утреннее солнце медленно поднималось над заволжскими просторами. Бутягин вышел из авто и приложил бинокль к глазам:
— Шестой участок левее?
Директор совхоза показал рукой:
— Забирайте больше влево, Николай Петрович. Где два комбайна работают, видите? Так вы еще левее.
— А комбайны на шестом?
— На шестом и на пятом. «Альбина» — вне конкуренции. На прошлой шестидневке «мильтурм 114», по-вашему указанию, попробовали, — тоже прорастание эффектное.
— Боюсь, что по некоторым причинам нам от «альбины» вообще придется отказаться… Впрочем…
Бутягин внимательно смотрел в бинокль:
— На седьмой участок, я вижу, выехала одна машина…
Директор прищурился:
— Номер двадцать третий. Работу начнут ровно в четыре пятьдесят. С этого пригорка мы всё увидим.
Глаза директора улыбнулись по-хорошему.
