Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)
И одной стороной лица, не видимой собирающему бумаги майору, Анхела заплакала - по своей убитой любви к Кайо, по своей потерянной любви к Риалу...
Что ж, сказала себе Анхела, годы, проведенные мною в Тании, не пропали напрасно. Я знаю, _ч_т_о_ случилось с Риалом. И знаю, что трагедия, разыгравшаяся в Шумере, трагедия, подробности которой еще не скоро станут нам известны, не понята, не опознана людьми текущего века. А это значит, что ошибка Риала, его странная гибель никак не смогут повлиять на мироощущение людей, на их желание самим стоить будущее, не ожидая ничьей помощи. А когда они поймут все, они станут уже _н_а_м_и_!
Но странно, мысль о возвращении в двадцать четвертый век не принесла Анхеле облегчения.
Почему?
Она подняла голову.
Спрайс перед ней. Письмо археолога уничтожено... Что же мешает мне готовиться к возвращению? Ведь временная ловушка уже сегодня нырнет из будущего сюда, в Ниданго, в точку перехода, лежащую недалеко от шоссе, с которого виден одинокий шпиль монастыря Святой Анны...
Анхела судорожно искала - _ч_т_о_?
И нашла.
ЗАПАД АБУ! ПЯТЬ КОСТРОВ РОМБОМ! ОДИННАДЦАТОГО, ПЯТНАДЦАТОГО, ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО!
Опустив боковое стекло, Досет, прищурясь, смотрел на летящие мимо скелеты сухих деревьев, на сов, смятенно вскидывающихся чуть ли не из-под колес.
Повернув голову, Досет мог видеть Дуайта. Волосатые руки технического помощника крепко сжимали руль. От армейской формы пахло табаком и потом. Так же пахло от замерших на сиденье морских пехотинцев. А вот от Витольда, жадно сжимающего в руках портфель с документами, пахло старостью. Но и табаком тоже.
Странно, подумал майор, ведь Витольд почти не курит.
И взглянул на Анхелу... Чем пахла она? Лесными цветами? Травой?.. Трудно уловить, слишком силен запах бензина, пота, табака...
ПОСРЕДНИК МЕЖДУ ВЕКАМИ!
Это звучало неплохо. Это унимало ревность к удачникам. Он, майор Досет, дождался своего часа! После первого же сообщения о разгаданном им вторжении из будущего люди забудут про смерть Народного президента. Они заговорят о нем, о логике Досете, - и я, Досет, не упущу свой шанс!.. Если эта женщина и впрямь - мост между веками, посреди этого моста встану я! Мне виднее, кого впускать, а кого не впускать в будущее.
Досет расправил отяжелевшие, вдруг уставшие плечи.
Мы - военные! Мы - профессионалы! Что бы о нас ни говорили, миру без нас не обойтись!
Эта мысль была яркой.
Для майора Досета она, возможно, оказалась даже более яркой, чем сама вспышка, расколовшая ночь.
Мина, подложенная под настил шоссе, оторвала мотор машины и убила всех, кроме Анхелы Аус!
Взрыв был столь силен, что несколько либертозо, бесшумно пробиравшихся к лесам Абу, остановились и настороженно обернулись к шоссе. "Твоя работа, Густаво!" - одобрительно сказал один и весело хлопнул по плечу смущенного Густаво. "Это хорошая мина, - сказал второй. - Такие мины Хосеф Кайо называет "черными вдовами". Когда мы встретим Хосефа, и он приведет нас к лесному аэродрому, у нас будет много таких мин". Густаво засмеялся и почувствовал, что на его щеку упала капля дождя. "Пусть бы этот дождь прошел мимо!"
Так же подумала Анхела.
Сдерживая стон, она сломала защелкнутые на запястьях наручники, отыскала в кювете отброшенный взрывом спрайс Риала и вброд перешла неглубокую тихую реку. Леса Абу шумели невдалеке. Она различила лай горной лисы и треск подгнившего дерева. Анхела знала, где именно ждут Хосефа его друзья. И хотя ее браслет светился все интенсивней, хотя до появления временной ловушки оставалось не более трех минут, она шла не к шоссе. Напротив, она шла к лесу. Шла и думала о том, как либертозо будут огорчены известием о смерти Кайо, и о том, как они будут рады разжечь пять костров ромбом - одиннадцатого, пятнадцатого, двадцать второго...
Думая так, Анхела плакала о Кайо и Риале - обеими сторонами лица. Думая так, она ни разу не обернулась на шоссе, над которым уже выли сирены серых, как смерть, военных автомобилей.
Соавтор
Любое несовпадение имен и событий является чистой случайностью
Шкиперу Шашкину было плохо.
Самоходная баржа медленно шла вниз по Оби, и давно бы полагалось Солнцу опуститься за неровную щетку темного леса, затянутого то ли предгрозовой дымкой, то ли сухим туманом, но шел уже одиннадцатый час, час в сущности сумеречный, а Солнце, сплющенное, как яичный желток, продолжало висеть над лесом. Круглое, багровое, совершенно обычное. Во всем обычное, кроме одного: заходило оно не на западе, то есть там, где ему и следовало заходить, а на востоке, над редкими огоньками большого села.
«Где-то там… – горько думал шкипер, рассматривая темнеющий по берегам лес, – на базе отдыха… с корешами… мой Ванька мается… – Шкипер сделал большой глоток уже из почти пустой бутылки. – Сынок… Ученый… Разбил под сосной палатку, взгрел кофеек, рыбу с корешами глушит… Отца вот только стесняется, де прост у него отец… Мало я стервеца в детстве драл, мало просил, на колени падал – к твердому ремеслу прибивайся! Ремесло, оно как спасательный круг! А на бумажках жизнь не сделаешь!.. Не послушался Ванечка, живет теперь на оклад, а оклады у ученых какие?… – Шкипер мутно глянул на багровое, садящееся не по правилам Солнце и выбросил опустошенную бутылку в темную Обь. – Не сумел я Ванечку поднять до себя… Простым ученым стал Ванечка…»
Шкипер Шашкин твердо знал, понимал ясно – Солнце обязано заходить на западе. Но столь же ясно он видел – сегодня Солнце пытается опуститься за горизонт не где-нибудь, а на востоке. Маясь головной болью, занюхивая корочкой плохой спирт, он тщетно пытался примирить происходящее в природе со своими собственными о ней представлениями.
«Ванечку бы сюда… – думал шкипер в отчаянье. – Пусть Ванька неуважителен, но все же ученый… Ох. мало я его в детстве порол, ох, не сумел довести Ванечку до человека… Чтобы не стыдно там, ну и все такое прочее… Ведь разбуди его, подлеца, в любой час ночи – вот чего дескать, Ванечка, тебе больше всего хочется? – он не задумываясь, не открывая глаз, ответит – на батю не походить!»
1
Гроза шла со стороны Искитима.
Небо там – заплывшее, черное – сочилось влагой, но над базой отдыха Института геологии и геофизики Солнце пока даже не туманилось. Стояла плотная, ясная, графическая, как определил ее Веснин, тишина.
Подоткнув под голову свернутый спальник, Веснин лежал на тугом надувном матрасе, и удрученно рассматривал сосну, опутанную растяжками палатки. От обнаженных плоских корней, густо и во многих местах пересекавших тропинку, до нижних причудливых сучьев сосна была сильно обожжена – то ли неудачно жгли под нею костер, то ли молния постаралась. «Чувствует ли дерево боль?… – Веснин поежился. – Как это вообще – ощущать лижущее тебя пламя и не иметь возможности уклониться, заорать, броситься в воду, если даже вода плещется перед тобой?»
