Михаил Емцев - Зеленая креветка (Сборник с иллюстрациями)
— Однако! Мы находимся в кабине уже тринадцать минут, — Дьердь придвинул ко мне светящийся циферблат своих часов, — пора нам прятать следы преступления и бежать пить чай с малиновым вареньем… А то нам здорово влетит.
Когда, крепко сжав плечо Дьердя, я выпрыгнула из люка на пол, я даже не подозревала, что произошла катастрофа. Хотя мне сразу же показалось странным, что в лаборатории было темно.
— Ты не помнишь, мы потушили свет перед тем, как начать эксперимент? — обратилась я к Дьердю.
— Как будто нет… Но, может быть, просто сгорели предохранители. От перегрузки.
Я сразу же успокоилась. Наверное, так и случилось: перегорели предохранители. Я прекрасно знала свою лабораторию и, свободно ориентируясь в темноте, пошла к панели, чтобы включить аварийное освещение.
Рука передала мне новый сигнал тревоги. Я чувствовала, что мои пальцы нащупали что-то шероховатое, хотя здесь должен быть гладкий мрамор щита. Переплетение проводов, что-то мягкое, похожее на паутину, широкая неровная трещина…. Будто книгу для слепых, читала я историю распределительного щита, который неузнаваемо переменился за какие-нибудь четверть часа.
Моя тревога передалась Дьердю.
— Ничего не понимаю. Куда девались приборы, где стол, где стенд для чтения микрофильмов?
Вскоре мы убедились, что стоим в пустом зале. Как-то незаметно для себя я даже перестала волноваться. Слишком уж много было загадок. Есть у человека какой-то особый предохранитель. Когда на тебя обрушивается слишком много впечатлений, этот предохранитель перегорает. Иначе не выдержит мозг.
Я подошла к тому месту, где должно было находиться окно. Протянула руки и нащупала шторы. Шелк распался у меня в руках. Стряхнув с пальцев истлевшую ткань, я попыталась расчистить густой слой паутины и пыли, покрывавший стекло. Это было не так просто. Я долго терла стекло сначала ладонью, а потом рукавом, пока не показались первые проблески сумеречного света.
Неужели все эти странные перемены вызваны мелькнувшей, как молния, реакцией?
Дьердь в это время стоял у двери. Он безуспешно пытался ее открыть. Я направилась к нему, но по пути споткнулась о какой-то предмет. Это была массивная железная балка, обильно покрытая шелушащейся ржавчиной. Я попыталась поднять ее, но мне удалось лишь на секунду оторвать балку от пола. Я позвала Дьердя на помощь.
— Что это? — удивленно спросил он, с трудом приподнимая этот неведомо как очутившийся в моей лаборатории предмет.
Что я могла ему ответить? Я сама ничего не понимала. Дьердь поставил балку одним концом на пол и провел по ней рукой. На пол посыпалась ржавчина.
— Ты знаешь, — сказал он, — рельсовый профиль. Это все, что осталось от монорельсового пути, по которому передвигался в твоей лаборатории экспериментальный стенд… Да, дела! Но так или иначе, а эта штуковина нам пригодится.
Дьердь воспользовался рельсом, как тараном. Он попытался выбить дверь. После нескольких гулких ударов дверь подалась. Мы навалились на нее, и она, скрипя и плача, уступила.
Когда мы выбрались наружу, был уже вечер. Не знаю, как передать те ощущения, которые навевают такие летние вечера. Где-то в слоистой синеве пылают догорающие краски заката, как скважины остывающего металла в литейной земле. Я-то знаю, что ничего необычайного в такой вечер не произойдет. И все же этот вечер заворожил меня. Мы стояли с Дьердем, взявшись за руки, и смотрели на закат. Травы сникли, стали синеватыми и грустными. Пахло белым табаком и немножко полынью. В туго натянутом, звенящем воздухе витал тополиный пух.
Вдруг Дьердь встрепенулся. Он подошел ко мне и молча постучал пальцем по часовому стеклу. Было без малого три часа. Я недоумевающе смотрела на него.
— Ты разве ничего не понимаешь? — Впервые я видела, как он побледнел. — Сейчас три часа ночи. Ведь около одиннадцати мы только приехали в лабораторию.
В груди у меня что-то упало. Я смотрела на небо, на закат и ясно понимала, что произошло нечто непоправимое. Какая же ночь, когда еще так светло: часов девять, не больше.
— Тополя ведь уже облетали. — Я не узнала голоса Дьердя, он казался чужим и страшным, — Еще месяца полтора назад я всюду видел тополиный пух. Он летал в домах и туннелях подземной дороги, скоплялся возле уличных водостоков… А теперь — вот смотри, опять…
— Что, время пошло назад? — спросила я шепотом.
— Не знаю. Может быть.
С этой минуты непонятное целиком захватило нас. Наступила полоса непрерывных поисков и самых неожиданных открытий. Мысленно мы уже были готовы ко всему. Кому, как не нам, физикам, было знать, что такое вещество. Мы попытались изменить его формы и неизбежно затронули те еще так мало изученные связи, которые тянутся от вещества к полю, к пространству и к времени. И все-таки мы еще ничего не понимали.
Первое, что бросилось нам в глаза, это сад. Прекрасный благоухающий сад, который буйно шумел вокруг здания лаборатории. Я не сразу сообразила, что вижу этот сад впервые в жизни. «Раньше», а может быть, и «позже», кто знает, здесь было поле, поросшее полынью и лебедой.
Посыпанная блестящим янтарным песком дорожка вела в глубь сада. Мы медленно пошли мимо буйных кустов олеандра, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться мраморным бассейном, в котором рос индийский лотос и весело резвились фиолетово-оранжевые амазонские рыбы, или прекрасной клумбой с какими-то причудливыми, неземными растениями. Их листья отсвечивали синим металлом. Все было как в сказке. Я чувствовала слабый и настойчивый сладковатый и чуть ядовитый запах влажных магнолий. В густой тени листьев загорелись какие-то фосфорические шары. Тихо жужжали запоздалые пчелы, и ветер звенел ребристой жестью пальмовых вееров.
Мы ни о чем не говорили. Мы просто шли, взявшись за руки, испуганные и очарованные, как дети, попавшие в сказку.
Дорожка привела нас к великолепной арке, сделанной из дымчатого горного хрусталя. Арка, вероятно, представляла собой нечто вроде входа в сказочный парк, из которого мы только что вышли, хотя забора нигде не было.
Мы прошли под аркой. Я уже было собралась спуститься по горящим в закатном огне родонитовым ступеням ведущей куда-то вниз лестницы, как Дьердь осторожно остановил меня. Молча он указал на золотые огоньки, перебегавшие в самой толще горного хрусталя. Мы вернулись и подошли к арке. Как только наши шаги коснулись черного зеркала ее основания, огоньки, точно повинуясь чьему-то приказу, выстроились в золотые созвездия слов:
«Этот сад посвящен отдыху и размышлению. Решено не возводить в нем зданий и не прокладывать энерготрасс. Здесь в августе 20** года ушли в нуль—пространство Ирина Лосева и Дьердь Лошанци. Это был первый шаг человечества к власти над Временем».
