Федор Березин - Пепел
А противоракеты уже пробивали корпуса боеголовок. Скорость столкновения была так велика, что, когда развернутая к цели сторона ракеты испарялась от удара, задняя часть продолжала сближение как ни в чем не бывало. Химические реакции не поспевали за событиями. Каждая из пораженных мишеней мгновенно распадалась на миниатюрные бесформенные обломки и аэрозольные облака из сочетаний разнообразных металлов. Орбиты этих остатков становились донельзя хаотичны. Однако большинство противоракет действительно гибли зазря – протыкая насквозь надувные ложные цели. Обладай несущиеся к луне снаряды эмоциями, они могли бы радоваться бессмысленной акции людей.
Однако теперь на встречу с наступающими неслись сверхмощные боевые заряды, выпущенные второй армадой. По некоторым роям дали залп из нескольких бомб. На каждой бомбе было взведено реле-таймер, и это было все, что уберегало ее от взрыва. Только сейчас на истребители первой волны послали предупреждение с базы о применении ядерного оружия. Однако командование снова не все предусмотрело.
* * *Итак, все точки были расставлены и сброшена словесная мишура: все эти разговоры о служении для общей пользы, о долге перед всеми – все, все осталось позади. В руках его величества статуса Восемнадцать – Самму Аргедаса была «слепилка», на глазах защитные очки, и единственный, кто безопасно следовал в его кильватере, был Хадас Кьюм. Самму Аргедас бежал, бросая своих подданных на произвол судьбы. Он не взял с собой даже никого из главных помощников – людей, чья преданность ему служила опорой его власти все эти годы. А когда случайно появившийся на пути статус Тринадцать Мюфке-Марун обеспокоенно поинтересовался, куда направляется верховный без охраны, Аргедас, ни слова не говоря, отвернулся, зажмуриваясь, и дал в его сторону полную мощность. Хадас был уже в очках и поэтому пронаблюдал весь процесс. Это было до смерти гуманное оружие: саму вспышку Хадас, к своему счастью, не наблюдал из-за перекрытия хитрыми стеклами используемого диапазона, зато узрел его действие. Глава Демографического отдела вместе с сопровождающим его телохранителем стремительно осел и схватился за голову, затем он застонал, растирая глаза, а охранник, еще падая, одной рукой силился освободить из ножен короткий меч. Аргедас надел очки и спокойно двинулся вперед, переступил через поверженных и оглянулся на Хадаса. Тот поспешно рванулся следом, сбрасывая оцепенение. Когда они миновали два поворота и остановились перед запечатанной дверью, диктатор, вставляя в отверстие магнитный ключ, снова посмотрел на Хадаса и оскалился:
– Так ты понял, зачем ты был нужен, статус Ноль?
– Мы куда-то полетим?
– Да, полетим. Понимаешь, я бы давно подготовил для себя пару асов, но знаешь, что выяснилось?
Хадас смолчал, не зная ответа и не желая гадать.
– Зрение, землянин, зрение. Оказывается, чертово подземелье пагубно на него действует. Никто в этой несчастной стране, которой я правил, не способен хорошо видеть в открытом пространстве, а уж тем паче водить самолет. Мои медики так ничего и не придумали по этому поводу. Вот такие дела. Тебе повезло, ты пригодился, я даже думаю, что высшие силы специально поломали твой бомбовоз-невидимку, дабы снабдить меня лучшим в этой звездной системе летчиком. Пришлось, правда, для маскировки использовать тебя для другой функции, но уж это излишки производства.
После этих слов Хадаса бросило в краску, а Аргедас нехорошо осклабился.
– Иначе бы тебя просто замучило министерство разведки, – добавил он, словно скрашивая сказанное.
Дверь открылась. В этот момент в конце коридора, шагов за сто, появились люди. Аргедас не стал разбираться в их партийной принадлежности, он сразу пальнул в их сторону, и там образовалась свалка. Затем беглецы замуровали за собой проход и пошли быстрее. Пол стал постепенно загибаться вверх. Стало темнее, с потолка кое-где капало. Проход освещался слабо, лишь кое-где поблескивали вверху запыленные лампы – давно, очень давно здесь не ступала человеческая нога. Аргедас включил фонарь, и вовремя: везде по всему обозреваемому пространству погас свет.
– Черт, – выругался он вслух, – похоже, эти гады захватили электростанцию.
Хадас тоже включил фонарь и посмотрел на повелителя недр. Не было в нем никакой тайны, ореола небожителя: просто запыхавшийся, немолодой, трудно угадываемого возраста человек, занятый своими шкурными вопросами, а конкретно спасением этой самой шкуры.
– Далеко еще? – спросил Хадас, лишь бы нарушить тишину. Он увидел, как Аргедас покраснел, ведь пилот не добавил обычной приставки «статус Восемнадцать», к которой тот так привык. Однако диктатор сдержался, они были здесь одни, и не подпирала власть правителя громадная нижерасположенная пирамида подданных, исчезла сама эта власть.
Хадас не получил ответа, и они пошли дальше. Когда проход стал еще круче и уже, темп движения упал. Хадас мог бы идти быстрее, однако он приноравливался к императору, да и шел тот впереди.
* * *Бурру Гюйгенц получил предупреждение и хотел непроизвольно присвистнуть, однако многократное ускорение, гасящее скорость, не позволило это осуществить: получилось сипение. Гюйгенц уже шестьдесят секунд гордился попаданием выпущенных им «птенчиков», и радость победы еще не очень поблекла. Он усилил тягу атомного реактивного мотора. Вскоре позади полыхнуло. Космопилот не мог этого видеть по нескольким независимым причинам, поэтому о взрыве он не узнал, но догадался о нем, когда все изображения на экранах пропали вместе с самими виртуальными экранами. Вид дисплеев в удобном ракурсе создавался сложным переплетением многоцветных лазерных лучей, и в случае неполадок с голографией можно было обойтись реальными приборами, однако стало темно. Летчик растерялся лишь на мгновение. Он понял, что взрыв произошел, но неверно истолковал последствия. Он решил, что внешние изображения пропали из-за блокировок, берегущих его зрение от ослепления. Таковые защитные устройства имелись, но не в них было дело. И они и все остальное оборудование вышли из строя раньше, чем успели сработать.
Виной был ЭМИ (электромагнитный импульс). По предварительным прикидкам начальства, не успевшего посоветоваться с учеными, ЭМИ не должен был появиться. В удаленном от планеты космосе абсолютно отсутствовала среда, способная его породить. Он возникает при столкновении жесткого гамма-излучения с молекулами воздуха, в результате чего миру является бешеный поток электронов, взаимодействующий с магнитным полем небесного тела. До ближайшего взрыва было более пятисот километров, никаких снабженных воздухом планет по курсу не было, поэтому вся сила термоядерного заряда, как и планировалось, бабахнула ослепительным сиянием видимого, рентгеновского и гамма-излучения. Но взрывов было девять штук, несколько из них совпали по фазе, и на дальних подступах погашенные расстоянием фронты гамма-квантов столкнулись. Это породило ЭМИ, однако не слишком сильный. Гораздо более опасный возник при испарении пораженных взрывом боеголовок. Он накрыл все находящиеся в радиусе трех тысяч километров объекты. Структурам, обладающим малыми угловыми размерами, – тем же боеголовкам – было легче, но на крупных металлических телах он создал огромные электрические напряжения, в миллион раз превышающие допустимые для находящейся внутри аппаратуры нормы. Почти все боевые машины первой волны попали под удар: у них вышли из строя средства связи, астрокоррекции, отображения информации, управления, а у многих автоматическая регулировка реактора. Любая из причин в космическом полете могла стать роковой, однако последняя была самой ужасной. Порой нестабилизированный реактор начинал идти вразнос. Кое-кто из пилотов, наобум прикинув шансы, катапультировался – это было не лучшим решением: в царящей вокруг суете базе было не до отслеживания их орбит. Кто-то понесся к Мааре, а некоторые вообще неизвестно куда, ведь их истребители не завершили маневр гашения встречной к нападающим скорости. Четыре «Тора» испарились: внутри их полыхнуло ядерное солнце доселе мирного атома реакторов. Мощности этих взрывов были совсем мизерны сравнительно с рванувшими недавно исполинами, однако они внесли сумятицу в и без того запутанные события. Так, на луне их приняли за подрывы космических мин противника и приобрели уверенность, что атака управляется.
