Евгений Гуляковский - Красное смещение
Бронислава никогда не узнает, выполнил ли он ее последнее поручение, передал ли записку гололицему чужеземцу, так некстати ворвавшемуся в их и без того переполненную опасностями и тревогами жизнь.
На чужеземце лежала печать скрытой светлой силы, но даже он, Шагара, со своим обостренным чутьем не смог разобраться, в чем здесь дело.
Слабость становилась такой сильной, что порождала равнодушие к собственной жизни. Шагара мечтал лишь о том, чтобы мучения не продолжались слишком долго.
Для домовых нет ничего страшней одиночества, невозможности хотя бы незримо присутствовать рядом с теми, кого они любят, и поэтому маленькое сердце Шагары билось все реже.
Он уселся на влажный прохладный камень рядом с гладким нефритовым сталагмитом и понял, что не уйдет отсюда уже никуда.
Его большие желтые глаза с узкими кошачьими щелями зрачков по-прежнему видели в темноте мельчайшие детали подземного лабиринта, окружавшего его со всех сторон, и выбранное место показалось ему подходящим для последнего сидения в мире, который он покидал навсегда.
Неожиданно рядом со сталагмитом возникло пульсирующее пятно света. Оно оказалось слишком ярким для его привыкших к темноте глаз, и какое-то время Шагара не видел ничего, кроме цветного тумана. Когда зрение вновь вернулось к нему, рядом с камнем, на котором он сидел, стоял высокий худой человек в темной одежде, с длинным шарфом, перекинутым через плечо.
Инстинктивно Шагара протянул к нему свои невидимые пищевые щупальца. Ему было нужно от незнакомца совсем немного, маленькая толика излучений, окружающих любое живое существо и обычно без всякой пользы рассеивавшихся в пространстве. Но щупальца Шагары, наткнувшись на непроницаемую силовую стену, болезненно сжались. Губы незнакомца искривила презрительная усмешка.
— Даже и не пытайся. Ты получишь пищу только в том случае, если присягнешь мне на черной земле.
— Кто ты, что тебе от меня нужно?
— Меня зовут Андреас Мориновский, я управляющий манфреймовского замка, и ты мне нужен в качестве слуги.
— У меня уже есть хозяйка.
— Я знаю. Именно это делает тебя особенно ценным для поручений особого рода, она не должна узнать о нашем договоре.
— Нет. Домовые не меняют своих хозяев, если только те сами не отказываются от них.
— Это я, пожалуй, смогу устроить.
— Нет.
— Подумай хорошенько. Ведь у тебя нет души. Смерть для домового означает полный конец. Не останется ничего. Даже памяти о тех, кого ты любил. Представь себе, как это будет. Я предлагаю тебе так много — жизнь. Сотни, тысячи лет жизни! Ведь вы, домовые, стареете только по собственному желанию или глупости… — В голосе Мориновского слышалась откровенная зависть. — Какая разница, кому служить? Все домовые кому-нибудь служат.
— Я не вижу на тебе ни одного светлого знака. Каждому человеку, имеющему дом, полагается его хранитель, что ты сделал со своим?
Андреас нахмурился.
— Я не намерен отвечать на твои глупые вопросы. Так ты согласен?
— Нет!
— Глупец! Мне придется позаботиться, чтобы ты не причинил вреда моим планам. Хотя ты и так умрешь, но кто знает, жизнь полна неожиданностей.
Мориновский быстро сунул правую руку в складки своего плаща, и в ней блеснуло оружие. Это был не простой кинжал. Обычное заклятие против ножа на него не подействовало, только вокруг лезвия вспыхнуло голубоватое пламя. Нож продолжал приближаться с огромной скоростью… Шагара попытался отвести взгляд своего противника, но и это не помогло. Его спасло лишь умение мгновенно уменьшаться в размерах. Нож лязгнул о камень рядом с его головой.
— Проклятая крыса! — Мориновский грязно выругался. Для повторного удара у него не оставалось времени.
После того, как Мориновский поспешно исчез, еще несколько секунд Шагара ощущал замирающую вибрацию грубо разорванного пространства, а через несколько секунд чуткие уши домового уловили приближавшиеся шаги трех человек.
— Шагара! Ты что здесь делаешь?
Синий конус дугового разрядника выхватил из темноты крохотную фигурку человечка в красных штанах, слишком заметных на фоне светлого сталагмита.
— Тебя вот дожидаюсь… — проворчал Шагара, отпуская сталагмит, к которому инстинктивно прижался, спасаясь от ножа Мориновского, и принял более достойную позу.
Мощная волна жизненной силы, исходящая от людей, окатила его с ног до головы и заставила радостно затрепетать каждую клеточку измученного голодом тела.
— С тех пор, как передал тебе весточку, не могу пробиться к моей госпоже. Вишь куда закрутило проклятое подземелье, уж и не чаял выбраться.
— Да это никак домовой, — изумился Васлав. — Что он делает в таком гиблом месте?
— Ему, как и нам, нужна Бронислава. Похоже, у нас появился попутчик.
— Неужто он заблудился?
— Мы никогда не плутаем! Дороги туда нет, вот что! — распетушился Шагара, принимая свою обычную вызывающую позу — руки уперты в бока, правая нога выставлена вперед, голова гордо откинута.
— Ну, ну, успокойся. Ты прав. Нас тоже все время выворачивает на кривую дорогу. Второй, виток заканчиваем и лишь уходим все больше в глубину. Этот туннель похож на спираль, ведущую вниз. Если нам и дальше не удастся с него свернуть, он уведет нас в саму преисподнюю.
После короткого привала они вновь продолжили движение. Воздух стал намного горячее за последние несколько часов. Возможно, где-то впереди их ждала раскаленная лава. Не зря над горой у манфреймовского замка вились черные туманы. Вулканическая деятельность в этих местах была на редкость активна.
Они шли слишком долго. Очередной выматывающий переход по бесконечному лабиринту расколов, сталактитовых залов, пещер, покрытых кальцитовыми кристаллами, близился к концу. Разговоры давно прекратились, угрюмое молчание сопровождало их вот уже несколько часов. Васлав и Крушинский, идущие позади, обменивались лишь короткими фразами.
Поход тяжело давался Ваславу, не привыкшему к длительным пешим переходам. Без своего богатырского коня он чувствовал себя совершенно потерянным.
Они почти утратили надежду найти ход, ведущий к замку. Даже сложная электронная техника, захваченная во время последнего боя, мало что меняла, хотя в заплечной сумке командира десантников нашелся даже навигатор.
По-настоящему полезным этот прибор мог быть лишь в том случае, если в его память предварительно вводилась информация о предстоящем маршруте. Однако даже сейчас, в незнакомом подземном лабиринте, прибор постепенно накапливал данные о пройденном пути, анализировал их, сопоставлял с многочисленными, имеющимися в его памяти примерами и пытался интерполировать карту лежащей перед ними части подземелья. Это удавалось лишь частично, с сорокапроцентной степенью вероятности, и Глеб, добровольно взявший на себя обязанности картографа, то и дело с огорчением отмечал неверные, ведущие в тупики повороты, отнимавшие у измотанных людей последние остатки сил.
